Музыкант прочистил горло и продолжал:
— Я спустился в трюм из-за рояля. Хотел посмотреть, каково ему там одному, по-прежнему ли он хорошо звучит. Я подумал, что от сырости он мог немного расстроиться. Снял чехол, которым он был закрыт, погладил дерево, поднял крышку и заиграл. Он по-прежнему звучал хорошо. Просто чудо, какой у него звук — бархатистый, нигде на свете не найдешь ничего подобного...
— Так, и что же было дальше? — нетерпеливо спросил полковник, которого нисколько не занимали эстетические соображения.
— Потом был кошмарный грохот и сильный удар, корабль качнулся справа налево и начал крениться. Я понял, что происходит что-то страшное. Он понесся по реке с сумасшедшей скоростью, как будто попал на пороги и потерял управление. В этот момент погас свет и люди закричали. Наконец корабль налетел на камни и сломался пополам, как соломинка. Я понял, что мне конец, и стал играть, и играл без остановки. И мне повезло, словно музыка послужила мне талисманом. Рояль не утонул. Он поплыл дальше среди всей этой кучи досок, и, пока вокруг всё и вся шло ко дну, мой счастливый плот скользил себе под музыку по течению Риу-Негру.
Он несколько секунд смотрел в ошеломленные лица слушателей и, понимая, что пора сообщить им о размерах катастрофы, закончил свой рассказ так:
— Все пассажиры погибли. Думаю, я один остался в живых.
Повисло долгое тягостное молчание. Все переваривали услышанное. В конце концов тишину нарушил голос полковника:
— Само собой, ведь в этих местах на Риу-Негру полно пираний.
Тут же несколько голосов подхватили:
— А еще там кайманы!
— И анаконды!
— И электрические угри, которые лошадь убивают в два счета!
— И еще рыбы-ножи!
— Да уж, не самое подходящее место, чтобы принимать ванну, — заключил Сервеза, который знал, что говорит: сам он мылся не чаще раза в месяц.
Все покивали головами в знак согласия. Кораблекрушение ночью на Риу-Негру означало верную гибель.
Родригиш перекрестился, прикрыл глаза и сделал горестное лицо, какое он обычно делал в детстве, когда нужно было исповедоваться в своих грехах.
— Упокой Господи их души.
Все повторили за ним, прикрыли веки, опустили головы, на лицах внезапно обозначилась боль, которую, казалось, они носили в себе много лет. Некоторые даже пролили слезу и всхлипнули от горя. Потом, видимо решив, что комедию пора кончать, полковник открыл глаза и сказал с нажимом, глядя на музыканта в упор:
— Но все это не объясняет, как тебе удалось выбраться оттуда живым!
Вообще говоря, Родригиш был прав. В рассказ о таком чудесном спасении было трудно сразу поверить. Тем не менее этот парень действительно приплыл по реке.
На плоту.
Играя на рояле.
Значит, он и правда откуда-то явился. Даже если еще не доказано, что он действительно плыл на корабле и корабль этот был именно «Белен».
— Я вам уже сказал. Я жив и уцелел в кораблекрушении только благодаря музыке.
Как раз в этот момент с дерева на другом берегу реки пронзительно заорал попугай, прервав тревожное молчание джунглей.
Полковник, которого не слишком убедило объяснение, озадаченно молчал. Он опустился на мешок кофе, лежавший на берегу, потянул к себе гроздь зеленых бананов — в то утро их доставили на небольшом судне, и Жесус Диаш еще не успел перетаскать все на склад, — полковник оторвал банан, очистил его, как это сделала бы голодная обезьяна, и стал жадно заглатывать. Эту операцию он повторил дважды, потом, утолив наконец голод, с важным видом изрек:
— Все это мне представляется не слишком ясным.
Натолкнувшись на недоверие собеседников, музыкант попытался рассказать о крушении поподробнее. При этом он держался все так же естественно, словно не было ровным счетом ничего особенного в том, что человек в белом смокинге приплыл на плоту в крохотный поселок на северо-западе Амазонии, играя на рояле.
— Все очень просто. Когда корабль стал тонуть, я играл. Это был джаз. А когда я играю, у меня есть два железных правила, которые я всегда соблюдаю неукоснительно. Первое: я никогда не останавливаюсь, пока не дойду до конца. Второе: я не обращаю внимания на то, что происходит вокруг. Вот потому я и не заметил, как корабль утонул.
Слушатели все еще сомневались, не понимая, стоит ли ему верить.
— Как ты мог играть в темноте? — спросил полковник, который твердо решил выяснить, в чем тут подвох. Но он недооценил пианиста.
— Мне и не нужен свет. Я всегда играю с закрытыми глазами.
Читать дальше