— А почему не шестиструнная рыба-меч? В таверне захихикали над швейцарцем.
Его тут все любили, но надо сказать, иногда от пьянства у него шарики заходили за ролики.
— Да точно, полковник, это рояль!
Музыка слышалась все более внятно.
— Вашим яйцам не повезло, полковник: кажется, на этот раз Сервеза прав. Идите посмотрите и ущипните меня, если я сплю.
Это сказал Жесус Диаш, ловец пираний. И если в чем-то на этом свете можно быть уверенным — так это в том, что Жесус Диаш не из тех, кто видит сны наяву.
— Что ты сказал? — спросил Родригиш, резко поворачиваясь к человеку, который нарушил спокойствие в Эсмеральде и теперь торчал в дверях, словно плесень, выросшая в напитанных влагой джунглях.
Жесус Диаш снял соломенную шляпу, улыбнулся всеми своими желтыми зубами и бросил, как будто ни к кому не обращаясь:
— Я сказал, что там на реке — рояль.
Вслед за Жесусом Диашем из таверны один за другим вышли Родригиш и его люди — странная процессия. Не в силах справиться с любопытством, они приблизились к реке и увидели странную картину: по воде медленно скользил плот, а на плоту — рояль, табурет и музыкант.
Река была красная, музыкант — черный, рояль — белый. Занятное зрелище, в самом деле. И еще тут и там несколько островков тени, будто специально, чтобы картина казалась еще нереальней, а все цвета на ней — еще ярче: пелена тумана поднималась над рекой, струйки пара выходили изо рта музыканта, водоворотики нот исторгались из белого рояля. И все вместе двигалось в ритме музыки, музыка скользила и струилась по джунглям, словно огромная змея в разноцветных созвучиях.
— Рояль в наших местах?
— Да еще белый?
— Может, мираж?
— Какой тут мираж!
— Да что ж это такое?
— Рояль, сам же видишь!
— Нет, я о музыке, которую играет этот парень. Что это?
— Никогда не слышал такой даже в лучших борделях Манауса!
— Вообще-то красиво!
— Прямо мурашки по коже.
— А мне хочется плакать.
— А играет-то как быстро, четыре руки у него, что ли?
— Думаешь, обычный человек может так играть?
— Даже не знаю.
— Вот и я тоже.
— Чертовщина какая-то, не иначе.
— Кто его знает. Здесь все может быть...
Но вскоре прозвучал голос рассудка:
— Слышал я одного пианиста в Белене, он тоже так играл. И могу поклясться, это был не призрак!
Все взгляды обратились на говорящего. Полковник — это сказал именно он — внешне сохранял полное безразличие к происходящему: он достал из кармана сигариллу, поднес ко рту, чиркнул спичкой о подметку, закурил. Потом, резко дунув на спичку, затушил ее, бросил на землю и, попыхивая, двинулся в сторону понтона. Мужчины без единого слова расступились и пропустили его. Полковник с грохотом прошагал по пристани, доски скрипели и гнулись под его тяжестью. Он дошел до конца понтона, где обычно было пришвартовано единственное в деревне суденышко, и осмотрел горизонт.
С берега спросили:
— Что будем делать? — Это был Жесус Диаш.
Полковник повернулся в его сторону и не допускающим возражений тоном ответил:
— Ничего. Пока ничего. Ждем, что будет дальше.
Плот медленно скользил по течению и скоро стал виден лучше. Пожалуй, это был даже не плот, а обломок палубы, оставшийся на плаву после кораблекрушения и влекомый волей реки и музыки.
— Ну так что же это, полковник, если не рояль? — спросил Сервеза.
Полковник проворчал с недовольной гримасой:
— Во-первых, это не обычный рояль. А во-вторых, и музыка-то...
— Что — музыка?
Родригиш вынул изо рта сигариллу, сплюнул в реку черноватого цвета слюну и отрезал:
— По мне, так это музыка для негров!
Полковнику Родригишу, хозяину единственной таверны в деревне Эсмеральда на Риу-Herpy, в четырехстах километрах к западу от Барселуса, была хорошо знакома только одна мелодия — стук кассы, который услаждал слух владельца таверны, в особенности субботними вечерами, когда сборщики каучука, получив свои денежки, спешили раскошелиться на пиво, ром или кашасу. Ящичек кассы открывался, слышалось громкое звяканье, потом резкий щелчок: ящик закрылся — эти звуки обладали для полковника неотразимым очарованием. Но чтобы здесь появился рояль...
И все-таки приходилось признать, что Сервеза и Жесус Диаш правы. Перед полковником в самом деле был плот, а на плоту чернокожий музыкант играл на рояле.
Родригиш снова сунул в рот сигариллу и проворчал:
— Откуда этот псих взялся?
Пятьдесят пар глаз смотрели на реку в недоумении. Пианист, которого занесло в один из самых отдаленных уголков Южной Америки, да еще на плоту, — это не из тех зрелищ, которые они привыкли видеть каждый день.
Читать дальше