Александр Рекемчук - КАВАЛЕРЫ МЕНЯЮТ ДАМ

Однако Тёмкин настаивал, и я поддержал его в этой достаточно смелой идее.

Она, эта идея, имела неожиданные последствия. Работа над сценарием о Чайковском настолько увлекла Юрия Нагибина, что он, преодолев терзавшие его сомнения, впоследствии написал еще несколько сценариев, посвященных музыке и музыкантам — о Рахманинове, о Кальмане, — но, главное, это подтолкнуло его к разработке музыкальной темы в прозе: он написал повести «Как был куплен лес» и «Когда погас фейерверк», посвященные Чайковскому и его благодетельнице баронессе фон Мекк; рассказы «Сирень» и «Где стол был яств...» о Рахманинове и Скрябине; «Перед твоим престолом» — об Иоганне Себастьяне Бахе.

Правда, к работе над сценарием «Чайковский» позже был подключен еще один опытный кинодраматург — Будимир Метальников. Однако заметим, что его подключили к этой работе отнюдь не как знатока музыки — нет, ведь он тоже писал, в основном, про колхозы и совхозы («Простая история», «Дом и хозяин», «Надежда и опора»). Так что это можно считать лишь еще одним подтверждением глубокой мысли Тёмкина о том, что талант — всегда талант.

Andante cantabile

Председатель Комитета по кинематографии СССР Алексей Владимирович Романов дал обед по случаю успешно достигнутой договоренности о совместном производстве музыкального художественного фильма «Чайковский».

Обед состоялся в ресторане «Прага», на его открытой верхней веранде, обращенной к бульварам — было лето, был зной, в ресторанном чопорном зале был риск сомлеть от жары и духоты.

На обед были приглашены Дмитрий Зиновьевич Тёмкин (он, собственно, и был виновником торжества), Юрий Нагибин с супругой, Беллой Ахмадулиной, гендиректор «Мосфильма» Владимир Николаевич Сурин, главный редактор студии, то есть я, а также еще несколько персон, представлявших государственные службы, в том числе — молодой человек в черном костюме, который недавно просвещал меня относительно возраста Нины Апрелевой.

Нас рассадили так, что я оказался в приятном соседстве: по левую руку от меня была Белла Ахмадулина, а с другой стороны рядом с нею сидел Тёмкин, так что мы могли общаться между собою, как бы в своем тесном мирке, не выпадая из общего официального расклада.

Я счастлив тем, что пишу этот эпизод, потому что он вновь сводит меня за одним столом с Юрием Нагибиным: он по-прежнему жив, здоров, не отказывается от рюмки; с нами божественная Белла — она по-прежнему его жена, они вместе, они любят друг друга и так великолепно смотрятся вместе; и я рядом с ними — я молод, полон надежд, у меня на душе светло и чисто.

Сквозной сюжет «Директора», который, если иметь в виду его реальную жизненную протяженность, заставил меня в этом повествовании продлить его до горестного конца, когда почти все поумирают, все расстанутся друг с другом, и сам окружающий мир изменится настолько, что все герои, включая меня, почувствуют себя в этом мире чужими и неприкаянными.

И я благодарен Петру Ильичу Чайковскому, его бессмертной музыке, еще и за то, что они обратили время вспять, возвратили нас в тот год, в тот день, в тот час.

Романов поднял рюмку и произнес непылкий начальственный тост за удачу совместной постановки, за здоровье ее инициатора — известного композитора и кинодеятеля господина Тёмкина. Все похлопали в ладоши и выпили по первой. Дмитрий Зиновьевич обратился к министру с вопросом:

— Скажите, пожалуйста, вы не из тех Романовых?

— Не-ет, — добродушно откликнулся Алексей Владимирович. — Нет, конечно. Вот говорят, что Романовы по своим корням — немцы. А я русак, тульский, из Белева...

Всех, конечно, позабавила непосредственность гостя, свойственная американцам, потому что не стоило больших усилий понять, что будь Алексей Владимирович, хоть каплей крови, из тех Романовых, он не возглавлял бы теперь Госкино, а был бы... ну, в общем, ясно, где бы он был.

Однако после второй рюмки сфера интересов Тёмкина приобрела другую направленность.

Наклонясь к уху соседки, он спросил негромко:

— Белла, скажите, пожалуйста, если мужчина обрезанный — это для женщины лучше или хуже?

Кусок хлеба, который я только что сунул в рот, встал поперек горла. Надо было деликатно откашляться, но путь для воздуха был перекрыт, и я замер, прикрыв рот салфеткой, выпучив глаза.

К счастью, положение облегчалось тем, что вопрос был задан не столь громогласно, чтобы озадачить всю честную компанию. Скорей всего, услышали только Белла да еще я, поскольку сидел рядом с нею.