Андрей Волос - Паланг

— Да уж, пес здоровый, — согласился старшина, дожевывая. — Паланг, говоришь?.. точно, правильно звали… На нем пахать можно.

— Ага, — согласился Анвар и легонько переступил с ноги на ногу.

Дескать, все? или еще будем про собак разговаривать?

— Может, сам за ним ухаживать хочешь? — поинтересовался старшина.

— Да ну, зачем, — легко удивился Анвар. — Нет, если прикажете, так я… да ведь вроде Зафару получше?

Каримов некоторое время молча жевал, все так же пристально рассматривая собеседника.

— Ладно, — буркнул он. — Иди. Да чайник мне принеси.

И Анвар повернулся, открыл дверь вагончика, миновал четыре ступени, отделявшие его от земли, и пошел по ней — по пыльной, вытоптанной земле — в сторону кухни. Шагал он расхлябанно, безвольно мотая на ходу правой рукой, и ходьба его выглядела естественной ходьбой молодого солдата, которому все по барабану, который спит, а служба идет, у которого сердце не колотится и не замирает и мысли не сигают из стороны в сторону, будто головастики во взбаламученной луже, чтобы разрешить все один и тот же вопрос — смотрит старшина Каримов сквозь мутное оконце вагончика ему в спину или не смотрит?..

Да, ночью небо — серебряное сито: пусть оно немного потускнело с тех пор, как омыли его дожди, а все же и теперь еще звезды похожи на жемчужины. Только их так много, так много: сколь ни ройся в земных кладовых, сколь ни шарь в морях, сколь ни складывай жемчужинку к жемчужинке, сколь ни копи, а все равно и половины не наберется.

Зато луны сегодня нет, луна выберется позже, почти уж под утро.

И поэтому степь похожа на белесое покрывало — скомканное, с колючками, тут, на бугре, чуть более светлее, вроде как из козьей шерсти, там, в ложбине, совсем темное — из овечьей. И ветер сегодня, ветер. Поэтому шорох и гул над степью, гул и шорох. А то еще странное такое посвистывание — кто это? зачем? что за дудка у него с таким тихим и низким голосом? А это ветер, ветер — ветер напевает свои тихие песенки в сухих будыльях… Страшно псам слушать его напевы, жутко! Вот и брешут всю ночь напролет, вот и брешут!

…Анвар лежал молчком на своей кровати — не спал, не ворочался, а только снова и снова представлял, что и как нужно будет сделать.

Когда наступила самая глухая минута ночи — такая тяжелая и вязкая, что у всего живого закрываются глаза, — он поднялся. Осторожно поднялся, по сантиметру выпрастываясь из-под одеяла. Так же беззвучно оделся, обулся. Тихо все делал, точно, расчетливо — и потому не заскрипела кровать, не стукнул каблук, не лязгнула пряжка ремня.

Бесшумно выбрался в раскрытое окно, в ночь, в посвисты ветра. И тоже — как тень. Или ночная бабочка. Или просто лунный блик на солончаке.

Прячась в тени, прихотливо разбросанные по земле, медленно двинулся к вольерам.

Псы лаяли.

Анвар часто оглядывался.

Паланг встретил его тихим поскуливанием — должно быть, знал уже, что сейчас будет.

Анвар осторожно разогнул концы проволоки, тихо отодвинул щеколду.

Паланг бесшумно выметнулся наружу, вспрыгнул, положив лапы на плечи, жарко лизнул в лицо.

— Ну, ну! — шептал Анвар, обнимая его. — Все, все! Пошли!

Трава сопровождала их легкие шаги едва слышным шорохом.

Потом они перевалили вершинку пологого холма и пропали, как будто растворившись в звездном сиянии.

Вряд ли стоит подробно рассказывать, как они добирались до дома.

Куда идти, Анвар не знал. Кроме того, боялся, что, как только обнаружится побег, за ними кинутся в погоню, будут гнаться, искать… О том, что будет, когда найдут, он и думать боялся.

Что касается Паланга, то пес был откровенно счастлив — карие глаза лучились, и тяжелые мысли, похоже, не приходили в его медвежью голову.

Выйдя под утро на галечный берег куцей речушки, долго брели вниз по течению. День провели в заросшей лощине. Анвар грыз мелкие плоды яблони-дичка. Незрелые, они сводили скулы кислой горечью, да, впрочем, и спелость не прибавила бы им сладости.

Паланг тоже времени не терял, шастал по кустам, разыскивая кое-какое пропитание, деятельно рыл каменистую землю в расчете на жука или мышь.

К вечеру двинулись дальше. И еще не стемнело, когда набрели на полуразрушенные строения чего-то вроде машинно-тракторной станции.

Чуть дальше виднелись кибитки небольшого кишлака…

Скажем коротко — им повезло.

Анвару удалось избавиться от обмундирования — его снабдили хоть и сильно траченной, но все же цивильной одеждой и обувью. В других кишлаках, лежавших на их пути, тоже нашлись такие, кто кормил и пускал на ночлег.