Андрей Волос - Паланг

Однажды среди ночи кто-то потряс Анвара за плечо. Он раскрыл глаза и приподнялся. Тусклый свет ночной лампы у входа над столом дневального освещал ряды коек. Самого дневального почему-то не было.

— А? Что?..

Косой Салих сидел на корточках возле его койки.

— На! — прошептал он, протягивая половину лепешки. — Ешь!

Они волей-неволей сблизились здесь, в казарме, — как ни крути, а никого ближе односельчанина тут найтись не могло. Здоровяк Салих взял его под свое покровительство, защищал от нападок шалеющих от тоски и бесприютности новобранцев…

Но лепешка! Откуда у него лепешка?! Тут и хлеба вволю не дают — городского, того, что в тяжелых сырых буханках. А уж лепешка!..

— Зачем?! Откуда у тебя?!

— Ешь, ешь!

Анвар выпростал руку из-под тонкого одеяла, взял. В горле встал комок, с трудом выговорил:

— Спасибо, Салих!..

Салих отмахнулся, растворяясь в сумраке казармы. Было только слышно, как он ворочался, укладываясь.

За окном в сумрачном свете непогоды падал нежданный февральский снег, а в кабинете заведующего психоневрологическим отделением военного госпиталя, развернутого на базе одной из больниц

Хуррамабада, горели яркие лампы и происходил напряженный разговор.

Сам заведующий, человек лет сорока пяти, одетый в распахнутый белый халат, из-под которого выглядывала темная ткань пиджачной пары, был явно взволнован — в отличие от его собеседника, худощавого офицера, на лице которого застыла снисходительная улыбка, призванная показать, что он пытается втолковать вещи, доступные пониманию даже пятилетнего ребенка, и только необъяснимая бестолковость доктора

(или, возможно, упрямство — совсем бесполезное, а потому и смешное) мешают прямо сию секунду расставить точки над i. Халатом офицер пренебрег вовсе, а фуражку с высокой тульей беспрестанно вертел в руках, и эти нервные движения показывали, что он, несмотря на улыбку, тоже не совсем спокоен.

— Да поймите же вы, Фархад Усманович… — говорил он. — Армия не может бросаться солдатами направо-налево! Нет у нас столько солдат, чтобы комиссовать их из-за всякого пустяка!..

Застекленная перегородка, делившая кабинет на две почти равные части, позволяла рассмотреть стоявшую во второй половине кушетку. На ней сидел юноша, одетый в линялый больничный халат светло-синего цвета. Обут он был в чисто вымытые кирзовые сапоги. Сапоги были явно велики, из широких голенищ нелепо торчали худые белые ноги. Вид у юноши был отсутствующий. Сильно горбясь и опустив голову, он пристально рассматривал свою левую ладонь, водя по ней пальцем правой руки. Голоса споривших доносились до него вполне отчетливо, и при желании он мог бы вслушаться и составить представление о предмете их взвинченной беседы. Но было похоже, что она его не интересует.

— Если бы он был ранен, мы бы с вами вообще об этом не разговаривали!

— Вот именно! Вот именно! — кивнул офицер. — Поскольку же он не ранен…

— Вы что же, думаете, человек только из костей и мяса состоит?! — взвился врач. — По-вашему, пока руки-ноги не оторвало, он полностью здоров?! Это далеко не так, дорогой мой Салимджан! Далеко не так! Я повторяю вам — явный пример психического расстройства! Явный!

Офицер насмешливо покачал головой.

— Что, разве парень с ножом на людей кидается? — спросил он, все так же легко улыбаясь. — Буйствует? Из окошек прыгает?

— Перестаньте ёрничать! — снова вскипел заведующий. — Нет, не прыгает! Он в состоянии аутизма! Этот феномен давно описан, хорошо изучен! Вероятно, Назриев увидел что-то такое, что оказалось выше его понимания! Страшнее, чем самое страшное, что он мог вообразить прежде, о чем знал или слышал! И он ушел — понимаете? Он ушел от нас

— в себя! Он не хочет и — главное! — не может иметь дело с нами! Нас для него — нет! Вообще нет! И мира окружающего — тоже нет! Он не желает пребывать в том мире, который увидел!

Офицер саркастически хмыкнул и сказал:

— Желает, не желает!.. Странно мне от вас это слышать, Фархад

Усманович. Что значит — желает, не желает?! Он ведь в армии, а не в яслях!

— При чем тут ясли? — возмутился врач. — Честное слово, вы простых вещей не понимаете!

Офицер не стал продолжать спор, а вместо того поднялся со стула, приотворил дверь стеклянной перегородки и сказал твердым командирским голосом:

— Назриев!

Юноша медленно поднял голову.

— Сними левый сапог!

Анвар перевел взгляд на свои ноги и, несколько помедлив, принялся стаскивать левый сапог.