Андрей Донцов - Комплекс Ромео

Лиза была девушкой крупной, но не толстой, даже, в общем—то, и не полной, а с широкой, как говаривал мой дед, костью. Она бороздила театральное пространство с бледно—болезненным, как положено поэтессе, лицом, облаченная всегда в черные одежды, с незатейливым конским хвостом на голове и какой—то повсеместно «несвежей», не очень вымытой и опрятной. Может, на этой почве взаимной «немытости» и «несвежести» и произошел у нее бзик в мою сторону?

Сидеть в театре по четыре—шесть—двенадцать часов, добавить еще пару – какая, в сущности, разница? Мне проще было согласиться на небольшую вечеринку, чем отказать этой поэтической фурии. У меня тогда еще сохранялась слепая надежда, что не мне одному рассовывались поэтические цитаты по карманам. Квартира на Октябрьском поле меня не манила своим уютом, а матрац, на котором я спал, не радовал свежестью и белизной постельного белья.

Я понял, что это подстава, когда вошел в комнату, слабо освещенную свечами, и услышал:

Это четверостишие, Александр, посвящено тебе, как и все те, что ты находил в своих карманах. Они были от меня…

– Спасибо, конечно…

– Хочешь еще?

Вопрос был чисто риторический, и времени вежливо отказаться мне не дали.

Буквально через секунду следующей фразой я словно получил по физиономии:

– Ты презираешь, горький и надменный, мою пропитанную сладкой негой плоть.

– Это вопрос? – спросил я.

– Не перебивай, – быстро шепнула она и резко запрыгнула обратно на облюбованного жеребца сладко—молитвенно—шипящей интонации.

Все шло к моему психологическому поражению в этой гротескной схватке с природой: мрак, свечи, поэзия… Я и не понял, как у меня появилась эрекция. Я подошел к ней, расстегнул ширинку и приставил член к самым губам.

Глаза ее наполнились одновременно ужасом и диким восторгом, но она продолжала декламировать уже совсем с загробно—молитвенной интонацией:

На гласной «а» я сжал большим и указательным пальцами ее щеки и, открыв ее рот, резко и глубоко вставил.

Она пыталась плеваться набором согласных звуков, но другой рукой я взял ее за затылок, и процесс приобрел нужный ритм и пластику.

К счастью, девственницей она не была – уже через минуту стала причмокивать, пытаться шевелить языком и создавать во рту некое вакуумное разнообразие.

Я взялся обеими руками за ее крепкие, неестественно красные уши и приступил к делу зло и интенсивно.

Завлит бросила свои листки с прыгающими буквами, стянула с меня джинсы и яростно вцепилась ногтями в мои ягодицы.

Минут через пятнадцать, чувствуя, что приближается «хэппи энд», я оторвал одну руку от уха, проникнул под кофту через ворот и сильно сжал ей соски. Судя по стонам, она кончила.

Когда я выстрелил ей в рот, она замахала руками и выбежала в коридор, продолжая стонать, патетично что—то бормоча и с удивлением мотая головой. Словно вопрошая: как я дошла до такой жизни? Можно подумать, в моей голове были другие вопросы.

Мне хотелось, чтобы произошла хоть какая—то связь с моей настоящей театральной жизнью и той, что была в Питере. Чтобы иллюзия призрачного счастья и приемлемого существования укрепилась и материализовалась хоть в чем—то.

После долгих и мучительных раздумий я понял: песня «Blu Valentine», являвшаяся главным мотивом нашей с Джульеттой жизни и творчества, – вот что мне было необходимо.

Я попробовал договориться со Степаном, чтобы ее вставили в спектакль по Платонову, но быстро понял бесперспек—тивность этого занятия. Тут на удачу подоспела постановка по мотивам «Острова сокровищ» и роль грустного пирата. Роль была придумана специально, чтобы у меня начали капать «игровые деньги». С режиссером этой детской паранойи мне почти удалось договориться. Пару раз в качестве пробы песня прозвучала в сцене тонущего корабля, который покидали матросы, но я первый же признал всю утопичность этой затеи. Актеры не знали, с каким лицом покидать корабль под эту музыку, и роптали… «Blu Valentine» могла звучать только тогда, когда на сцене были мы, и никогда более. Вот если бы дочку капитана корабля, попавшую в плен к пиратам, но не выдавшую тайну золотого ключика, играла моя Джульетта, я уверен, мы бы смотрелись очень органично. Особенно в сцене нахождения сокровищ старого Флинта.