Павел Крусанов - Бессмертник (Сборник)

Скользящим взглядом Аня отмечала дорогу. Но коленях её лежала сумочка из вишнёвого марокена, в прямых пальцах тлела сигарета. Сумочку со значением подарил бывший официант «Меридиана» Кузя, выгодно сменивший молочные реки своей alma mater на зефирные берега ресторана «Бриг». Кузя сторговал сумочку за деньги и пластинку Коллинза у Вани Тупотилова, который, в свой черёд, фарцанул её у молодящейся шестидесятилетней француженки за матрёшку с одиннадцатью дочурками. Ване не удалось подарить сумочку своей ускользающей мечте Светке, – в тот день она как раз улизнула из дома и за двухместным столиком в баре «Европейской» заливала тоску непутёвой жизни коньяком ОС, купленным молодым мужем той самой шестидесятилетней француженки, который женился с единственной целью – прибрать к рукам трикотажную фабрику суженой.

Аня ехала от подруги к своему преданному любовнику Сергею Цаплеву-Каторжанину. Сегодня он прибыл из Италии. Сергей имел жёлтую, с подпалиной, радужину и аккуратные, прижатые к голове уши. Про его уши Аня говорила подругам: «Хорошо, что они не очень большие, а то бы в них просочилась правда обо мне, но ещё лучше, что они не очень маленькие, а то бы в них не влезла моя ложь». Цаплев-Каторжанин работал инженером по электронике в Балтийском морском пароходстве и совершал на его судах далёкие негоциантские походы.

Таксист угрюмо молчал. Аня, меняя подвижными губами направление струйки дыма, думала внутрь себя. Как удачен её необременительный роман, длящийся уже двадцать три месяца, шестнадцать из которых Цаплев-Каторжанин провёл в рейсах… (Нежность к любовнику давно стала привычной и допускала перчик цинизма.) А пустяк в вынужденной разлуке она ему простит, ведь прощала она себе собственную ветреность, не утруждаясь даже мысленным оправданием. Так случилось – вот ответ, который вполне устраивал дремлющий в её душе, но иногда вопрошающий сквозь дрёму, бунт.

Но, странное дело, с недавних пор – в светской карусели, в чехарде модных выставок, презентаций, инсталляций и знакомств с новыми мерзавцами – всё чаще чувствовала Аня нежданные объятия мимолётной, ускользающей тоски. Откуда это? Что за странные касания сминают её сердце, точно тёплый восковой шарик? Машина свернула к Фонтанке, проскочила мост и, как только мелькнул за цирком Чинизелли тяжёлый торс Михайловского замка, почувствовала Аня тревожное пожатие тоски, будто легонько сдавил рукой сердце притаившийся внутри неё житель. С каких пор она разучилась чувствовать? Зачем ей жизнь, похожая на пустую, нелепую шутку? Зачем ей Цаплев-Каторжанин?.. Но внутренний житель уже разжал руку.

В щели Садовой у комендатуры Аня расплатилась с таксистом, изящно выбросила на поребрик ножку и нащупала опору. Перейдя улицу, она зашла в тёмный, затопленный лаковыми лужами двор, прыгнула, толкнувшись от уплывающей из-под ноги дощечки, в пещеру парадной, где запах картофельных очистков заглушал кошачьи запахи, и позвонила в дверь.

Дверь провалилась в тёмный коридор, где вспыхнул вдруг бледный колпак лампы, и из недр квартиры выдвинулась мясистая дама в нарядном платье и с голыми руками. Аня поздравила даму с праздником.

– Благодарю! – вызывающе ответила хозяйка.

Над сдобным плечом дамы появилась голова Цаплева-Каторжанина. Сын отстранил мать от дверного проёма и та, сверкнув надуманной улыбкой, отправилась в дальнюю муть коридора. Аня обхватила Сергея за шею. Губы его были сухие и пресные, точно просвира.

Садовая за окном гремела трамваями. Справа от окна стоял письменный стол и двустворчатый шкаф с зеркалом во всю дверцу, слева – низкая кровать, над которой висел букет сирени в раме. В комнате Аня винтом выскользнула из объятий Цаплева-Каторжанина.

– Перке? – удивился хозяин. Его судно полторы недели стояло в Неаполе на разгрузке войлока и погрузке попутных персиков.

– Сладкой буду – проглотишь, горькой – расплюёшь, – объяснила Аня, поправляя перед зеркалом причёску.

Цаплев-Каторжанин вытащил из-под стола обувную коробку и пошёл на кухню ставить чайник. Аня открыла коробку и с досадой обнаружила там, вместо итальянских сапожек, лёгкие полотняные брюки и, изготовленный как маленький комод, со множеством выдвижных ящичков и полочек, тайваньский косметический набор. Она ждала иного. Спустя минуту досада сменилась тревогой, и в тот момент, когда вернувшийся в комнату Цаплев-Каторжанин поставил на стол сахарницу, невнятная тоска уже сминала Ане сердце. Подчиняясь мгновенному желанию, Аня шагнула к Сергею и, глядя в его жёлтые глаза, сказала: