— Схожу к нему вечером, — говорю. — Не сказал он, дома будет?
— Дома, — говорит мама. — На дежурство ему завтра.
Работает Гриша в пожарке . Человек он запойный, но теперь — работу потерять боится, так и держится — не потребляет , во время отпуска пронзительноотводит душеньку : пять дней пьёт, а пять — охотится, и так весь отпуск.
Пообедал я. Убрал после во дворе и в стайках. Дров наколол на целую неделю. И день закончился — пока он ещё куций.
Поужинали.
Новости посмотрели и послушали: мама — безразлично, а отец — нервничая.
— Да чё уж так переживашь? — спрашивает у него мама.
— Я не переживаю, — говорит отец. — Всё коту, жульё, под хвост пустили. Куда ни плюнь, то вор, то уголовник… Это чужой карман легко наполнить, свой-то, девка, безразмерный.
— На всё воля Божья, — говорит мама. — Видать, и на это.
— Ага, — говорит отец. — Заладила опять…
— Дак чё.
— Как хорошо — так всё свалить на Бога можно. Я-то хорош, да Егор вон негож. И чё ж за воля, если на такое…
— А на кого ещё нам сваливать-то, — говорит, вздыхая, мама. — Милостив.
— Есть на кого ещё — на чёрта.
— Не поминал бы хоть уж к ночи-то… Слава, Господи, Кресту Твоему честному, — говорит мама. И говорит после мне: — Почитай-ка.
Стал я читать:
«Был болен некто Лазарь из Вифании, из селения, гдежили Мария и Марфа, сестра её…
…
Первосвященники же и фарисеи дали приказание, что, если кто узнает, где Он будет, то объявил бы, дабы взять Его».
Прочитал и говорю:
— Мама, ты скутаешь камин?.. Я — к Грише.
— Сходи, сходи, — говорит мама. — То он тебя уж там, поди, заждался.
Стал я собираться, слышу из прихожей:
— И чё они так к Человеку привязались-то? — спрашивает отец.
— Кто? — спрашивает мама.
— Да эти… как их… фарисеи-то.
— А-а. Чтобы воля Божия исполнилась, чтобы слово подтвердилось…
— Чё ты всё мелешь, чё городишь-то?!. Я по-серьёзному, а ты тут…
— Тебе, чё, телевизер-то оставить?.. То так орёт… как заполошный.
— Да он на что мне?.. Выключай… Была, наверное, причина…
— Через грехи всё это наши.
— С тобой по-путнему не потолкуешь. Всё ерунду какую-то и лепишь…
Вышел я. Погода мягкая , хоть и ясно. Градусов двадцать пять всего, не ниже. Как крахмал, снежок похрустывает под ногами. Звёзд на небе — как веснушек было у покойной Луши, как у Рыжего осталось. Иду. Вижу, везут кого-то в санках — ребёнка, думаю. Поёт ребёнок хрипло. Узнаю: Светлана Нестерова, Чуруксаева до замужества, и её две дочери-отроковицы — везут из гостей своего дядю и брата Ваню. Ваня — как обычно — под завязку .
— Здрасте.
— Здрасте.
— Привет, Олег Николаевич… Ты ли, чё ли? Кто другой ли?.. Выпил малость, дак глаза перекосило… Так, по голосу-то, вроде.
— Здорово, Ваня, — говорю.
— Ну а я вот так типерь, а я — на саночках, я — как обрубочек. А закурить не будет у тебя?
— Не курю.
— И ладно… Жизь моя иль ты приснилась мне… Не оставляй цветов ты на моей могилке — оне мне душу бередят…
Долго Ваня это говорил — не скорословый, поёт он и теперь ещё — далёко слышно.
Темно.
На востоке Владивосток, где я служил, на западе Петербург, где я учился, сейчас я между ними, прямо в центре. Иду на брусонец — Полярную звезду — не потеряюсь.
Мерцают над ельником сентентрионы Большой Медведицы, болтается над ним, над ельником, тряпицей разноцветной северное сияние — опять к морозам.
Светятся в небольшом домике Гриши Фоминых три маленьких оконца — дома хозяин.
Не дошёл ещё и до ворот я, как залаяли хором в ограде собаки, цепями загремели.
Вышел встречать меня на улицу Гриша.
— Псарня, — говорю я.
— Псарня, — говорит Гриша. Довольный. — Ай да милые, ай да хорошие. Свой это, свой, не надо на него ругаться. Ах ты разласточка моя, ах ты моя раздевочка. Ну, успокойтесь, успокойтесь. Ну, как, а, нравятся тебе мои собачки?
— Нравятся, нравятся… с цепи бы только вот не сорвались.
— Не сорвутся. Шить, на место, цацоньки, на место. Отдыхайте.
Прошли мы в избу.
— Выпьешь? — с ходу спрашивает Гриша.
— Мысли читаешь?.. Да. Не откажусь.
— Я не буду — завтра мне на службу.
— Одному-то… как-то непривычно.
— Я тебя чаем поддержу, — говорит Гриша.
— Уговорил, — говорю.
Пока я раздевался и вешал на костыль, вбитый в стену рядом с дверью, телогрейку и шапку, достал Гриша из холодильника литровую бутылку водки «Московская». Из старых, говорит, ещё, доперестроечных, запасов, и пил когда во время отпуска, до неё не добирался, стояла, мол, как заколдованная.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу