Марина Ли - Детский мир

Я потёрла разболевшийся висок и с тоскою посмотрела на спящего Арсения. Как же некстати он заснул! Нечеловечески хотелось с кем-то обсудить полученную информацию. Впрочем, я знала, кто ещё не спит в это время. Остаётся только надеяться, что она не спит не в компании пузатой бутылки коньяка.

Я взяла коробочку с праздничным кусочком так и не съеденного торта и тихонько, стараясь не разбудить Северова, выскользнула из комнаты.

На улице всё ещё было темно, хотя мои часы недвусмысленно указывали на то, что сейчас скорее слишком рано, чем очень поздно.

– Не самое лучшее время для визита вежливости, – проворчала я и поежилась от неожиданно сильного порыва ветра. – С другой стороны, тётя Поля всегда плевать хотела на условности любого порядка.

Прижимая одной рукой к груди угощение и тетрадь, я в такт движению похлопывала себя второй рукой по бедру. Состояние было какое-то странное, словно я слегка пьяна и одновременно бесшабашно смела. В груди всё пело и ликовало, но объяснений этой странной эйфории у меня не было.

– Одно из двух, – прошептала вслух, – либо снова чудят нанороботы, либо родственнички что-то подсыпали в помидорный суп.

Я увидела его, когда до вагончика Полины Ивановны оставалось метров сто. Хотя нет, не так. Сначала я его почувствовала, учуяла шестым чувством, как чует дичь охотника в лесу, замерла, прислушиваясь к ночным шорохам, ещё надеясь, что мне показалось, но заранее зная: он здесь.

Он принёс с собой запах авиационного топлива, дыма и грозы. Я знала, что это, скорее всего, причуды моего богатого воображения, что это адреналин услужливо впрыснул мне в кровь ароматы самого страшного в моей жизни дня, но, как бы странно это ни было, я не испугалась. Я сделала ещё несколько шагов, пока не увидела его, прислонившегося к одному из привычно выключенных фонарей. Где-то на уровне его бедра красным огоньком тлел уголёк сигареты, и я обрадовалась, поняв, что по крайней мере запах дыма относился к реальности, а не к моим пугающим фантазиям.

– Привет, братишка, – прохрипела я, сбившись с шага, будто споткнулась о длинную тень, что макушкой уткнулась в носки моих туфель.

– Смелая стала, как я посмотрю, – ответил Цезарь, медленно поднял вверх руку с сигаретой и затянулся, подсветив лицо пугающим красным светом. Но я не испугалась даже теперь, словно не верила в происходящее. Так во сне бывает, когда тебе снится самый страшный кошмар, а тебе не страшно, потому что ты знаешь – всё не на самом деле.

– Как ты попал сюда? – спросила я и огляделась по сторонам. – Ты один?

– А ты как думаешь, – мужчина оскалился, – один я или нет? С кем, полагаешь, я мог сюда явиться? Сейчас, когда меня предал последний друг.

Предал, значит. Что ж, мне не надо было спрашивать о судьбе Палача. Впрочем, как и о том, было ли следствие по делу.

– Как тебе удалось пройти сквозь щит? – не то чтобы меня на самом деле это интересовало, я почему-то была уверена, что использовать своё умение в будущем Цезарь уже не сможет.

«Он не уйдёт отсюда сегодня, – неожиданно поняла я, и это понимание испугало больше, чем неожиданная встреча с самым страшным кошмаром последних месяцев, – он никогда отсюда не уйдёт».

– А как тебе удалось снять хранителя, Осенька? – вопросом на вопрос ответил мужчина. – И главное, почему он не подействовал?

Хранитель. Конечно. После того, о чём я прочитала в дневнике бабушки, стало понятно, чего хотел добиться мой любящий тиран, и почему бархотка вызвала у меня отторжение, вылившись в бешено зудящую аллергию.

– Потому что слияние так не работает, – прошелестела я и, качнув головой, процитировала врезавшуюся в память строчку из дневника:

– «Душа к душе, сердце к сердцу, кровь к крови, тело к телу». Именно так и в таком порядке. И забудь ты, ради богов, о половом контакте. Всё это очень приятно, не спорю. Но слияние – это лишь дополнительный бонус, награда влюблённым за долгое ожидание.

Я знала, что после этих слов он сорвётся. И, откровенно говоря, я специально его провоцировала. Во мне проснулась злая жестокая девочка, которая хотела воткнуть палку в рану умирающему зверю и ворочать ею там, причиняя агонизирующему животному страдания, понимая, что хищник может сделать последний рывок, но не имея сил остановиться.

Но Цезарь не рванулся вперёд, не протянул к моей тощей шейке свои скрюченные от злости пальцы. Вместо этого он хрипловато рассмеялся и, затянувшись в последний раз, шагнул ко мне, одновременно отбрасывая сигарету в сторону. Красный уголёк оставил в воздухе едва заметную полоску света и вскоре затух, растворившись в ночной мгле Корпуса.