Яков Шехтер - Вокруг себя был никто

– Замечательно, ты продвигаешься быстрее, чем можно было предположить. У тебя явно выраженные способности к радиэстезии.

– К чему?

– К радиэстезии, лозоходству. Слышала о таком времяпровождении?

Об экстрасенсах, с помощью лозы разыскивающих потерянные кольца и вообще совершающих всякие чудесные находки, я видела передачу по телевизору. Мне она показалось забавной, а сами лозоходцы немножко чокнутыми.

– Да, слышала. Но мне это занятие не по душе.

– Не по душе, так не будем. Дело ведь сугубо добровольное, денег за него не платят, скорее, наоборот. Ну, да ладно, коль скоро ты так быстро продвигаешься, пора переходить к следующему этапу. Выбери день, когда тебе удобно, и приезжай ко мне на процедуру.

Дел у меня никаких не было, и мы договорились на завтра.

– Перед приездом прими горячий душ и попробуй немного поспать. Спать – по возможности, душ – обязательно.

Перед дверью, прежде чем позвонить, я несколько минут прислушивалась. К чему? Почему? Не знаю. Все происходящее напоминало забавную игру, пребывать в которой мне нравилось. За дверью стояла абсолютная тишина, из щелей чуть слышно доносился запах сандаловых палочек. Наконец, я нажала на кнопку звонка. Дверь распахнулась немедленно, словно Ева, поджидая, стояла за ней.

Я улыбнулась и, переступив порог, протянула руку. Ева отвела ее в сторону, и, прижав меня к груди, крепко обняла.

– Заходи, лапушка. Ты выглядишь гораздо лучше.

Я направилась к тому креслу, в котором сидела в прошлый раз, но Ева остановила меня.

– Сегодня продолжим в другом месте, вот здесь.

Мы прошли в небольшую комнатку, видимо, спальню. Кроме кровати, забранной пунцовым покрывалом, в ней находился шкаф, туалетный столик и койка, вроде больничной, но на очень высоких ножках. Сходство с больничной ей придавало отсутствие подушки и туго натянутая белая простыня.

– Раздевайся и ложись на койку. Совсем раздевайся, полностью.

Видя мое смущение, Ева добавила:

– Я выйду, когда разденешься, ложись на живот и укройся. Вот махровое одеяло.

Мне стало не по себе. Ева крепко притворила дверь, окно загораживал

плотный занавес, но чувство, будто кто-то наблюдает, не оставляло. Я

медленно разделась, аккуратно укладывая каждую вещь на туалетный

столик, и замерла в нерешительности посреди комнаты. Лечь на койку

означало согласиться на новые правила игры, а вернее, на новую игру,

более откровенную, интимную, а потому более опасную. У врачей я

такого не испытывала, для них пациент был просто куском мяса с

отклонениями от нормы. Возможно, внутри они считали по-другому, но

наружу выдавали именно такое отношение. Поначалу оно казалось

оскорбительным, но теперь, когда контакт с целителем вдруг

превратился из лечебной процедуры в нечто большее, холодные

пальцы в резиновых перчатках показались чуть ли не спокойной

гаванью, в которой каждый знает свое место и не спешит переплести

якорные цепи.

Но сомнения длились всего несколько секунд, я взяла себя в руки и

растянулась на койке. Простыня была, как в детстве – прохладной и

хрустящей, видно, ее стирали по старинке, не жалея крахмала.

–Почему ты не накрылась, ведь замерзнешь?

Беспокойство в голосе Евы казалось совершенно искренним.

– Мне не холодно.

– И все-таки, давай я тебя накрою.

Она заботливо покрыла мое тело мягкой махровой простыней.

– Молчи и слушай. И делай, что я говорю. Закрой глаза и расслабь тело, пройдись по нему мысленным взглядом, от кончиков пальцев до макушки. Икры, мышцы лба, плечи, все отпустить, мы никуда не торопимся, времени достаточно. Ты лежишь на мягкой-мягкой перине, и медленно погружаешься в нее. Медленно-медленно, утопают руки, отмякает шея, перина теплая и нежная, ты утопаешь в ней, и все тело становится спокойным и гладким, гладким и спокойным.

Ты слышишь, кричит чайка, она неспешно парит над морем, распластав

свои белые крылья, медленно-медленно, прозрачные волны тихо накатывают на песок, и шуршат им, ш-ш, ш-ш. Ветерок скользит вдоль твоей спины, ласковый, он касается лопаток, чуть-чуть, еле-еле, сбегает вниз и снова возвращается к шее.

Голос Евы не замолкал, он журчал, словно ручеек, словно вода в

арыке, прозрачная, хрустальная вода, я прикрыла глаза и поплыла по течению. Это был сон или явь, перемешанная со сном; надо мной склонялись тени, покачиваясь, будто приветствуя или прощаясь. Тени поднимали тени рук и свивали тень хоровода, вращаясь вокруг меня в причудливом танце, а потом вновь исчезали, уступая место шепоту волн, журчанию воды и хриплым крикам чайки, парящей высоко в поднебесье.