Яков Шехтер: Вокруг себя был никто

На весь самолет оказалось всего три израильтянина, но все объявления долго и подробно шли на иврите, с коротким английским пробормотом после. Некрасиво. Но публика не ропщет, привыкнув считать себя вторым сортом. Первое объявление на русском прозвучало только после посадки в Одессе: спасибо …, надеемся еще…, шалом и до свидания. Ненавязчивое хамство. Я бы обиделся, если бы со мной так обращались.

Возле меня оказалась пара, муж и жена, из того же рейса. Половину дороги пересчитывали доллары. Толстая пачка. Несколько тысяч; наверное, их совместный заработок за полугодовой рейс. Перепроверяли, раскладывали на кучки. Снова перемешивали. На Украине, видимо, нет ни чеков, ни кредитных карточек. Все наличными. Меня совершено не стеснялись, наверное, по их соображениям, я не представлял опасности.

При подсчете долларов лица у обоих были совершенно нормальные: деловито-напряженные, с налетом тревоги – обычные лица нормальных людей. Маски придурковатости и порока еще не успели нацепить.

Жена не смогла меня проводить. Деловая женщина. Руководитель. Сам ее втянул в эту мясорубку, подталкивал, когда поначалу не шло. А потом пошло, засвистело! На меня времени почти не остается, на дочку тоже. Впрочем, та в ее времени уже не нуждается. Выросла, солидная двадцатилетняя девица.

– Папа, главные вопросы своей жизни человек должен решать сам. И не главные тоже. Короче, не мешай мне делать свои ошибки. Дай лысинку поцелую. Бай! Ауф-ку-ку!

Поговори с такой. «Ауф» – это сокращенное «ауфвидерзеен». Языки она расщелкивает, точно зернышки жареного хумуса, играючи. Русский, иврит, английский, арабский, французский, немецкий. Сейчас учит санскрит. Просто так, для души. Все удивляются таким необычайным лингво-способностям. Только я знаю, откуда. Силы, отпущенные на психометрию, девочка разменивает на семечки. И не объяснишь, сколько ни бился. Слушать не хочет. Дочь у меня одна, и другой, скорее всего, уже не будет. Как бы я хотел видеть ее психометристкой! Сколько бы мог подсказать, передать. А она – суахили с горящими глазами. Бенгальский тигр, да и только.

Я очень люблю свою жену. Разве можно не любить человека, с которым шестнадцать лет проспал в одной постели. Много всякого между нами было, но хорошего больше. Помогали друг другу, поддерживали. Успокаивали. Люблю ее, конечно же, люблю. И она меня любит. Мы очень хорошая семья.

Самолет опустил нос и пошел на посадку. Пробили тучи, под крылом море, а город на берегу – Одесса. Ничто не шевельнулось, сердце пусто во мне. Пассажиры загалдели, принялись выкрикивать названия, тыкать пальцами в иллюминаторы. Вот и земля, два удара колесами и аплодисменты. Крикнуть, что ли, «бис»? Типа, взлети обратно, и посади снова, нам очень нравится, как ты это делаешь. Мальчишество.

Очень медленно потянулись к месту высадки. Самолет сильно вздрагивает на стыках плит, такой тряски я не помню ни в одном европейском аэропорту. Асфальт экономили, или плиты плохо стыковали. Дыр-дыр, дыр-дыр, езда на тракторе.

Долго стояли в ожидании трапа. Стемнело. Наконец, распахнули двери, и народ повалил. На трапе пограничник проверяет документы. Видимо, отчаявшиеся граждане Израиля пытаются нелегально проникнуть на территорию щедрой Украины. Ах, бдительные украинцы! Теперь я понял, почему в «Бен-Гурионе» вся публика летела по другим направлениям. Видимо, хотела прорваться на Украину с территорий более благополучных государств.

Пограничник зыркнул в паспорт, окинул меня взглядом и кивнул: проходи, мол. Я поднял до упора молнию куртки и вышел на трап. Плюс пять. Ночной воздух осени, с ароматом палой листвы и дымом костров. В глубине запахи стылой росы, сырой земли, гниющих паданцев, чуть уловимые йод и соль моря. Запах Одессы.

– Мужчина, вы проходите или здесь прилипли?

– Прохожу.

Автобуса нет, вместо него промерзлый вагон, прицепленный к грузовику. К перилам невозможно прикоснуться, обжигает. На весь вагон одна тусклая лампочка. Сильно воняет бензином. Я и забыл, что в автобусах может так пахнуть. Ели бы так заблагоухал израильский «Эгед» или «Дан», пассажиры бы бросились наружу, в полной уверенности, что лопнул бензобак и через минуту все заполыхает. Но публика только перешучивается:

– Воздух Родины, он особенный!

Вагон заполняется до предела. Водитель забирается в кабину грузовика, заводит двигатель. Со страшным скрежетом одна из дверей закрывается, однако вторая остается открытой. Водитель несколько минут борется с неподатливым агрегатом, щелкая тумблерами и нажимая на рычаги, но агрегат оказывается сильнее.