Яков Шехтер - Вокруг себя был никто

Тот, кто с самого начала выбирает кривую дорогу, может жаловаться лишь на самого себя. Я использовал психометрию в личных целях и вот, пожинаю скорбные плоды своеволия. Главная задача психометриста – найти Мастера – так же далека, как в самом начале пути. Если не дальше. Тогда, в реховотской школе, рядом с Ведущим, мне казалось, будто цель совсем рядом. Только казалось!

Но одно я понял совершенно точно: никогда и никто не был мне ближе Ведущего. Жаль, что он исчез так бесследно…

Мой учебник – такая же дешевая популяризация, как и песни Веры, размен золотых червонцев на медные грошики. Мы стоим друг друга, не даром прожили столько лет бок о бок.

В общем-то, ничего, кроме позора и унижений, учебник мне не принес. Благодарные отклики толпы не в счет – все решает мнение узкого круга специалистов, а узкий круг встретил учебник весьма неодобрительно.

Теперь главное: отдел «железной кровати». Чем ты занят, мой дорогой, кому помогаешь? Новоявленным милитантам, очередной попытке загнать психометрию в прокрустово ложе государственности. Ты ведь знал мнение главного Мастера Х., но тебя оно не отпугнуло: хорошая зарплата плюс доступ к архивам перевесили запрет.

Ладно, если бы добился на этой дороге впечатляющих результатов, так нет! Корпишь в архивах, собираешь бумажки, пишешь обзорные статьи. Ради этого стоило взбираться на гору? Какой из тебя психометрист? Да никакой, признайся честно, ни-ка-кой! Впору заплакать, от бессилия перед каменной стеной, отделяющей меня от Космоса. Даже железная кровать не помогла.

Железная кровать… Я стараюсь не касаться этой темы, отодвинув ее в самые пыльные заколки памяти. Но что было – то было.

На третью зиму в Реховоте, когда мы еще жили в отдельном домике, я вдруг ощутил, что ночные бдения больше не приносят результата. К тому времени мои чувства сильно обострились, и поле Веры, даже спящей, мешало сосредоточиться. Помимо Веры, я ощущал поля соседей, а пьяное ухарство возвращающегося из паба запоздалого гуляки, выбивало меня из концентрации до самого утра.

Порыскав по окрестностям Реховота, я обнаружил на окраине заброшенный апельсиновый сад. Он начинался сразу за психометрической школой и тянулся до самой Нес-Ционы. Старые деревья продолжали плодоносить, но собирать и продавать апельсины стало нерентабельно – на рынке появились новые сорта, куда более сочные и красивые.

До сада приходилось добираться на велосипеде, я оставлял его у ограды из старых, растрескавшихся камней, полных пор, уютных расщелин и трещин, и пешком забирался в глубину сада, беспорядочно заросшего сорняками. Кусты черных колючек врастали в мягкие стебли лопухов, подорожник стелился перед чертополохом, вдоль влажного ствола мальвы карабкался вьюнок, бугенвилия опиралась на кактус, роняя лепестки на его иглы. От ограды уходили разбегающиеся тропки, с трудом различимые в зарослях даже при ярком свете луны, по ним я бродил до тех пор, пока лучи солнца не падали на вершину водонапорной башни, высящейся посреди сада.

Черная ночью, она краснела с появлением голубого сияния за горизонтом, когда небо начинало приобретать перламутровый оттенок, подобный чешуе только что вытащенной из моря рыбы. Несколько минут вершина была совершенно красной, затем, когда первые лучи выскальзывали из-под горизонта, она желтела, а выбоины между старыми камнями наливались чернотой. С появлением краешка солнечного диска красный цвет исчезал, желтизна коричневела, затем чернела, и когда восход полностью освещал башню, она приобретала свой естественный, черно-коричневый, с бурыми проплешинами, вид. Я садился на велосипед и ехал домой – завтракать.

Да, я вспоминаю ясно, был тогда декабрь, не настоящий, как в Одессе, а игрушечный, приличествующий скорее сентябрю. С годами я привык и страдаю теперь от холода даже когда на улице плюс пять, но та зима вызывала у меня только снисходительную улыбку.

Над Реховотом прокатилась буря. Ветер завывал за окнами, кроны деревьев колыхались, словно стада взъерошенных волн. Мне пришлось остаться дома, но на следующую ночь я обнаружил в саду многочисленные изменения. Часть ограды рухнула, некоторые деревья вырвало с корнем, другие потеряли большую часть ветвей. Пробираясь по тропкам, засыпанным листьями и сучками, я наткнулся на собаку. В зубах она держала кусочек какой-то падали и, завидев меня, злобно оскалилась.

– Успокойся, мне не нужна твоя еда, – сказал я собаке, но та, не поверив, продолжала рычать.