Яков Шехтер - Вокруг себя был никто

Я смотрела, но ничего не могла разглядеть. Когда фильм закончился и мы побрели обратно к Вилии, отпиваться кофе, она, наконец, сообщила, что пирата зовут Гамнатом, он известный киноартист и чемпион чего-то там по карате, а главное – один из приближенных учеников Абая.

Сказать по правде, о таком киноартисте я слышала впервые, карате, как и всякое другое мордобитие, меня не интересовало вообще, а роль, исполненная Гамнатом во второразрядном фильме мало подходила для ученика чародея.

– Да разве о картине речь, – вздыхала Вилия, – я тебя на Гамната привела посмотреть.

Через два дня мы снова очутились в том же кинотеатре, на сей раз показывали двухсерийный эпос «Ловушка», главную мужскую роль играл тот же Гамнат, а женскую – неизвестная мне по другим фильмам восточная красавица.

–Это жена Гамната – Юнона, – шепнула мне Вилия. – Тоже ученица Абая и Мирзы.

Картина оказалась получше предыдущей, и Гамнат смотрелся в ней куда занятнее: морды почти не били, а действие разворачивалась в тех краях, откуда я недавно возвратилась, поэтому смотреть было интересно. Фильм претендовал на многозначительность и глубину, хотя, если присмотреться, представлял собой улучшенный вариант индийской мелодрамы. Бесстрашный и благородный герой, победив к концу второй серии всех врагов, все-таки попадал в западню, проваливаясь в подпол прямо на специально приготовленные металлические стержни. Под торжественную музыку он возвышенно умирал, слегка подергиваясь, словно бабочка на булавке энтомолога, не забывая одаривать прощальными взглядами красавицу Юнону.

Искусством тут и не пахло, но для массовой картины уровень получился сносным. Одна мысль не давала мне покоя: чем занимался супермен каратист, пока его жена «сорила» у Мирзы? Сидел с Абаем на бревнышке перед саклей или играл на свирели?

Игорь все время придумывал новые испытания и «друзья» с большим рвением принимали участие в раскрутках. Вилия с гордостью рассказывала мне, как по указанию Мастера она за один день, стерев до крови колени, собрала целое ведро земляники, Андрэ и Видмантас раз в неделю куда-то бегали по лесу, возвращаясь в ободранной одежде с исцарапанными лицами. Витасу было приказано проверить, кто не спит, и он каждую ночь обходил «друзей», подымая их с постелей настойчивыми звонками в дверь.

Все эти сумасбродства назывались духовной работой, но, по сравнению с мучениями Кастанеды, они казались вполне приемлемыми трудностями большого пути. Путь силы индейцев племени яки затмил даже Годо, не было встречи, на которой бы не обсуждался тот или иной эпизод из приключений дона Хуана.

В одном из испытаний я приняла участие, хотя, после возвращения из Каракалпакии, начисто отказывалась поддерживать раскрутки; с меня хватило Абая и Мирзы.

– Человек не успевает взглянуть себе в глаза, – сказал как-то Игорь. – Мы постоянно бежим, перескакивая из одного общения в другое, и практически никогда не остаемся наедине с собой. Люди постоянно напяливают на нас привычную для них маску: мать видит в сыне маленького мальчика, хотя он уже давно повзрослел и сам воспитывает детей, школьные друзья небрежно похлопывают по плечу, словно вы только что вернулись с набега на соседский сад, а сослуживцы на вечеринках никогда не забывают кто зав. отделом, а кто младший сотрудник. Попробуйте отключиться от мира на сутки, остаться только с собой, со своим лучшим другом – собой, и многое в вашей жизни может перемениться к лучшему.

Я согласилась. Видмантас отвез меня вечером на Ужупис, там, в подвале одного из домов была недостроенная мастерская Андрэ, показал, где что находится и, уходя, запер за собой дверь.

– Если случится, типа пожара или наводнения, разбей окно и вылезай наружу.

Очень успокаивающее предупреждение! Но ничего не произошло, просто ничего, одиночество для меня привычное состояние и никаких сюрпризов оно не преподнесло.

Мастерская представляла собой довольно большой подвал, разделенный на две части. В дальней Андрэ настелил пол, сложил камин, оштукатурил стены и развесил свои картины. Мебель заменяли старые ковры и живописно разложенные матрасы, убранство, очень напоминающее саклю Мирзабая. Правда, в отличие от сакли, в углу стоял магнитофон и стопочка бобин с прекрасным джазом. Я слушала музыку, спала, рассматривала альбомы с картинами Брейгеля, Босха, Караваджо, топила камин и долго разглядывала огонь, наслаждаясь теплом и игрой пламени.