Александр Костюнин - Двор на Тринадцатом

Коська, раскинув руки, задорно крикнул:

– Э-ге-геей!!!

По хмурым, тихим закуткам стройки пошло разгуливать озорное эхо. Ребята весело гомонили, я мало-помалу осваивался. Наконец Коська, многозначительно поглядывая на нас, достаёт из штанов пузатую консервную банку. На грязной этикетке еле угадывалась надпись: «Килька в томате». Аккуратно кладёт банку на пол и командует:

– Ищите камень побольше!

Расходимся в разные стороны. Я нахожу булыган первым и, кажилясь, тащу его.

Так… хочется… угодить… товарищам!..

– Ништяк… – одобряет Коська. – Сейчас рванём!

Мы склонились, пялимся на банку, ждём, что будет. Коська поднимает каменюгу и – на раздутую мину…

– Ба-ааах!

Резкий хлопок-взрыв на мгновенье оглушил. Смотрю на ребят: по лицам, по одежде стекает килька многолетней выдержки. Пацаны гогочут. Я робко подхохатываю. Запах… даже с ног не сбил, всего лишь чуть повело и сделалось витиевато… (Не-еет, каждый день я так дружить не смог-уу.)

Над ухом испуганно рявкнули:

– Шухер!..

В штанах стало тепло и сыро: «Адреналин!» – мелькнуло в голове, рассказывал отец. Эхо мощной волной катится на меня по длинному гулкому коридору, накрывает с головой:

– Вот я… ваааам!!!

Шарканье приближающихся тяжёлых шагов…

Мои дружки кинулись наутёк. Где портфель?! Я заметался, шмякнулся… Бо-о-ольно! Некогда себя жалеть – сторож! Морщинистая красная рука тянется к моему портфелю… Дурак какой-то…

Мамочка!

Вся моя никудышная жизнь промелькнула в сознании…

…Очнулся на куче песка с портфелем в руке. (Зачем я здесь?..) Коська насильно разжимает мне пальцы, восхищённо произносит:

– Ну, ты сиганул! Я бы так… не смог…

Ребята подняли меня под руки, повели. (Мне было всё равно куда…) Я силился благодарно улыбаться в ответ.

В этот вечер засыпалось сладко. Счастье тихо убаюкивало: меня… приняли… в друзья! В друзья. (А всего-то нужно было – вымазаться вместе с ними.)

Рубашку и брюки мать долго отмачивала, затем шоркала на стиральной оцинкованной доске, несколько раз меняла воду. Полностью аромат «посвящения» покинул меня лишь после бани на Виданке, куда мы раз в неделю ходили всей семьёй.

Мыться я не любил: невыносимый жар в парилке, обжигающие доски со шляпками гвоздей, щипучее мыло, жёсткая мочалка! Отец натрёт меня, не обращая внимания на хныканье, излупцует веником да вдобавок окатит с головой чуть ли не кипятком. Не знаешь, как одеться: нижнее бельё противно липнет к влажному телу. Одна радость – буфет с круглыми высокими столиками. Себе батя покупал «Жигулёвское», а нам обязательно лимонад «Крем-соду» или «Крюшон» и коржик. Рядом стоит притихшая сестрёнка: личико пунцовое, волосы причудливо закручены в полотенце, блестящие росинки на носу. Блаженствуя, пьём с ней прохладный газированный напиток. Удовольствие растягиваем, следим друг за другом: у кого меньше осталось.

В баню, под горку, шли быстро. Из бани – неспешно, распаренные, в истоме…

Раз в месяц, перед помывкой, мать водила меня в парикмахерскую. Советским пацанам никаких причёсок, кроме «чёлки», не полагалось. Всех стригли одинаково. У кого волосы редкие, ещё ничего, чёлка лежала нормально. А мои-то локоны пушистые, густые. И вот вся голова лысая, а на лбу уродливый пучок тёмных волос топорщится. Ходишь как балбес. Летом, конечно, обрастали, но к школе приходилось лохмы корнать.

Банный день – в воскресенье, единственный выходной для школьников. А тут на неделе, ни с того ни с сего, Коська вызывает на улицу:

– Айда в баню!

– Это в среду-то?! Нипочём не пойду…

– Да я не за то… Не мыться.

Оказывается, пацаны из соседнего двора разнюхали в бане закуток, откуда можно подглядывать за женской половиной. Эка невидаль! Обнажённых девчонок, если не считать сеструхи, я сколько угодно видел в садике. У нас была общая горшочная. Нянечка заводила всю группу в холодную комнату, доставала со стеллажа горшки один за другим. Горшки белые, эмалированные и тоже холоднющие… двух типоразмеров: мужиков усаживала на те, что побольше, девчонок – на маленькие. Пол кафельный. Сидеть неподвижно – наказанье. Ногами отпихиваешься изо всех сил и, сидя верхом на горшке, елозишь с лязганьем – всяко интереснее, чем глазеть по сторонам.

– Пойдём, здоровски будет!

При этих словах у меня под ложечкой тревожно засосало…

Восемь лет – возраст бесполый. Мне нисколечки не хотелось идти. Разве что для расширения кругозора… Мать недоумённо пожала плечами, собрала полотенце, бельишко. Дала двенадцать копеек на лимонад.