Это он верно говорил — по самому краешку. Плетнев чувствовал, что какие-то пружины в нем, предельно сжатые, чтобы они смогли пройти по этому краешку, нигде не заступив за черту, разделявшую жизнь и смерть, теперь ослабли. И его тоже маленько поколачивало.
— Да уж…
Правая рука до сих пор жила ощущением того, как легко вошел нож в спину человека — как будто в бескостный кусок парного мяса.
Вера быстро нарез а ла в тарелку помидоры. Вдруг руки ее замерли, и она, беспомощно и как-то жалко морщась, сказала:
— А этот афганец… жив остался?
Плетнев пожал плечами.
— Рязанский-то? — профессионально сощурившись, ответил Николай Петрович. — Не думаю. Вряд ли. Я видел, куда пуля вошла. Скорее всего, печень пострадала. А с такими ранениями… куда там!.. Если бы сразу на стол!.. — Он безнадежно махнул рукой, придвинул Плетневу полную рюмку и снова оживился: — И ведь орут как — кровь в жилах стынет!
— Нет, я…
— Да ладно тебе! В такой день!
Вера подровняла помидорные дольки на тарелке, бросила на него быстрый взгляд и сказала со вздохом:
— Что когда-нибудь мне встретится герой — это я еще могла предположить. Но что герой окажется непьющим!..
И рассмеялась, одновременно поежившись.
— Да ты что! в такой день! — толковал свое Кузнецов. — Давай, давай!
Пожав плечами, Плетнев взял рюмку.
— Ох, ребятки, хорошо то, что хорошо кончается! Ну, Саша, я тебе скажу! — Николай Петрович, как было у него заведено, осторожно махнул рюмкой, как бы проводя ею по горлу. — Вот какое тебе спасибо! вот какое!
— Да ладно вам. Это Вера Сергеевна молодец, — сказал Плетнев, глядя на ее еще не остывшее после всех передряг лицо. — Если бы не Вера — не сидеть бы нам сейчас здесь!
— Да перестань! Если б не ты, они бы нас из-за этой паршивой балалайки на ремни порезали! Эх, погоди! Я сейчас тебе вот что!..
С этими словами Николай Петрович вскочил и, хлопнув себя по голове, выбежал из кухни.
Плетнев заметил, что Вера смотрит на его ладони, и сложил их вместе.
— У тебя тоже руки подрагивают, — сочувственно заметила она.
— Ладно уж, — сказал он. — Не каждый день такое.
Отнял руки и спрятал под стол.
— Вот! Держи! — воскликнул Николай Петрович, с топотом влетая обратно в кухню.
Плетнев удивленно взял… вынул. Это был примерно такой нож, каким он воспользовался полчаса назад… даже на мгновение неприятно стало. Такое же темное лезвие… золотая насечка арабской вязи… красивая роговая рукоять… обушок окован красной медью. Ножны тоже хороши — кожаные, бисерные…
Он протянул его обратно:
— Да перестаньте, Николай Петрович! Вы чего?
— Бери! Владей! Чтоб помнил, как в Кабуле жил!.. Как нас с Верой спасал!.. Только потом за него хоть пятачок мне дай! Ножи дарить нельзя, — пояснил он, смеясь. — Только продавать. А то еще, не дай бог, того, кто дарит, тем же ножиком! Суеверие такое…
Плетнев невольно сделал движение, показывавшее, что сейчас начнет шарить по своим карманам, — хотя точно знал, что в карманах у него в настоящий момент нет ни копейки, ни афгани.
— Потом, потом!.. Ну!.. — Кузнецов поднял рюмку и потянулся было к солонке. — Ах, черт, соль-то вся вышла!
— Что же вы раньше молчали! — сказала Вера, вставая. — Я сейчас. Саша, проводите!
Она взглянула на него, уже шагая к дверям. Это был очень короткий взгляд. Очень. Просто мгновенный. Но Плетнев прочел в нем все — все, что будет сейчас, и все, что будет завтра, и послезавтра, и через год. Его прямо в жар бросило — так много он увидел в ее глазах. Как ни странно, в глубине души он на мгновение почувствовал себя беспомощным. В каком-то смысле она уже управляла всем, что могло происходить между ними. И, пожалуй, это не вызывало в нем протеста.
Плетнев поднялся и пошел за ней.
— Как не проводить! — пробормотал вслед Кузнецов, продолжая тщетные попытки выскрести что-нибудь из солонки. — Чужая страна!..
Они молча прошли двести метров до ее виллы. Поднялись на крыльцо. Вера отперла дверь и пропустила его вперед.
Когда закрыла дверь, в прихожей стало почти темно.
— Вот здесь я и живу, — сказала она шепотом. — Нравится?
И сейчас же сделала шаг к нему.
* * *
— Знаешь, а ведь я тебя боялась, — сказала Вера.
Она протянула руку и осторожно взъерошила его волосы.
Они лежали на покрывале, брошенном на пол, — где прохладней. Окна плотно занавешены — тоже от жары.
В густых сумерках комнаты ему казалось, что это совсем другая женщина. Даже как-то не совсем верилось, что сейчас он именно с ней. Они молчали несколько минут. Мысли стали разбредаться. И Плетнев вдруг задался вопросом — а кто у нее был раньше?.. Ведь был кто-то… один? несколько?.. фу, прямо жарко стало от злости!
Читать дальше