– Ага, – ответил Серега.
Она изумленно уставилась на него.
– Но зачем?
Серега пожал плечами.
– Не знаю, – ответил он. – Закон жанра.
Анжелка всплеснула руками, потом схватилась за голову.
– Сере-е-ежка!.. – пропела она с возмущением и подлинной страстью. – Я тебя задушу, злодей!!! – Она протянула руки то ли обнять, то ли задушить ненаглядного, потом опять схватилась за голову и рассмеялась. – Я, дура, рыдаю над его Шурочкой, как последняя Дездемона, бегаю голая по Москве, как по степи, а у него жанр играет!.. Нет, это же надо же…
Она долго не могла успокоиться и то прикладывала к скулам холодный бокал с вином, то ошарашенно любовалась своим кудесником.
– О чем ты еще наврал – признавайся сразу!
– Сразу не получится, – подсевшим голосом сказал Серега. – Только имей в виду – о главном не соврал. Все, что про себя рассказывал, про мать с отцом, в общем, все правда.
Игорь бросился выручать друга.
– Это какая Шурочка – караульная? Которая наяривала тебе по телефону марш Мендельсона?
Серега кивнул.
– Так она все же была? – опять изумилась Анжелка, глядя то на Игоря, то на Серегу; Игорь, заслонившись ладонями, перевел стрелку на друга:
– Это сюда, пожалуйста… Это как вы решите, ребята, так и будет…
– Давайте выпьем, – предложил Серега. – За тебя, Анжелка. За все твои сегодняшние разочарования.
– У меня нет разочарований! – с жаром возразила Анжелка. – Я тебе говорила: ты можешь говорить, можешь молчать, все будет истолковано в твою пользу. Вы просто сбили меня с толку своей Шурочкой, я просто запуталась – где правда, а где эта… эти… законы жанра, короче.
– Ты хочешь знать правду? – выпившим голосом спросил Серега, запил водку томатным соком и на секунду задумался. – Согласись, это немного неосторожно для первого свидания, но Игорь прав – нам действительно отступать некуда…
Понеслось, подумал Игорь. А жаль: девушка не без странностей, конечно, но исключительных данных. Очень жаль.
– Дело в том, Анжелка, что я человек слова, – признался Серега. – Слова, а не дела. Слова, а не правды. Для меня слово выше правды, больше правды, сильнее правды. Правд много, а точное слово всегда единственное. Его нельзя придумать из головы, его можно только родить. С него все начинается, им все заканчивается, да и держится все только на честном слове. И я ничего не умею, кроме слов. Это, по мне, и есть самое главное на земле дело.
– Выше правды? – опасливо спросила Анжелка.
– Выше, – Серега кивнул. – В начале было слово.
– Нехило свистнуто, – заметил Игорь. – Ох, чувствую, потанцуем мы сегодня на славу…
Он с укоризной оглядел зал, вальяжную публику за столиками – но ничего, кроме дорогих девушек и состоятельных мужчин, не увидел. Не увидел, можно сказать, и десятой доли того, что было явлено взору. А жаль. Право, было чем потешить глаз в аквариуме «Экипажа» – уж больно затейливая, даже с перехлестом подобралась публика. Прямо напротив Игоря, под резной кариатидой, подпиравшей то ли бушприт, то ли несущую балку, посасывала экзотические коктейли тусня: Органическая Леди, Электрическая Лиза, Верник-младший и Лена Ленская. В закутке на двоих с иголочки одетые молодые люди, Олежка и Боря, толковали о налоговых льготах на алкоголь, предоставленных Национальному комитету спорта. Все у них было еще впереди: восемь ножевых ранений у одного, тройной прыжок в Америку у другого, толпы разъяренных болельщиков за обоими. На палубе г-н Боровой рассказывал длинноногой красавице последний анекдот от Дымшица: красавица слушала, не забывая делать г-ну Боровому ослепительный чиз. Писатель Лимонов и поэт Сидоров пили «Courvoisier». Модная девушка-режиссер Тина Баркалая, наряженная в бабушкины наряды и дедушкины ботинки, оживленно болтала сразу на два конца: с сильно возмужавшими отпрысками знатных фамилий, похожими на тени забытых предков, – Калатозовым, Кулиджановым, Параджановым – и очаровательной Катенькой Купершмит, читавшей за столиком по соседству свежий номер журнала «Знамя». А между столиками порхали официантки – дивная Маша с глазами испуганной газели и серьезная Фекла, простая американская девушка Фекла с простой американской фамилией Толстая…
Ничего этого Игорь, естественно, не увидел; даже Машины газельи глаза не разглядел, а только маленькую, очень такую трогательную попку.
– Правда в том, что ты видишь перед собой ничто, пустое место, – говорил между тем Серега, по-собачьи старательно заглядывая Анжелке в глаза. – Даже не служителя слова, как хотелось бы, а прислужника. Последыша тех, кто умел. Вот как если цыгану на базаре сказать, что он прямой потомок древнейшей касты магов и ведунов… Он-то и сам это знает, такое наверняка аукается в крови, должно аукаться – знать можно, а соответствовать уже нельзя, нечем соответствовать и нечему, так что на поверку он обыкновенный базарный ром, мечтающий о подержанном «мерседесе»… Вот так и я: захудалый последыш служителей угасшего культа. Они умели завораживать смерть, заговаривать время, через слово им дано было откровение – а я что? – сижу на базарной площади, обманываю доверчивых девушек в наперсток. Знать – знаю, чувствовать чувствую… иногда очень даже хорошо чувствую, какая страшная сила таится в слове, но – соответствовать уже не могу. Нечем…
Читать дальше