Алексей Фролов: Мама джан

– Чего?

– Ну, это… сидишь, плачешь?

– А че, тут нельзя сидеть и плакать? Запрещаешь?

– Да нет, сколько угодно, если такая потребность. Но мы… это… тут играем песни веселые, люди улыбаются, а ты одна плачешь… Значит, плохо играем.

– Хорошо играете… А ты вообще-то кто?

– Я? Хрен в пальто. – Пацан открыто улыбнулся, ответив задорно и витиевато. – Я бродяга и путешественник. Путешествую по чужим судьбам и душам.

Так забавно это прозвучало, что Рина в ответ невольно засмеялась, глотая слезы.

– Это как? – спросила она.

– Долго объяснять.

– Хозяин – барин, – она пожала плечами и поинтересовалась. – А кто там пел?

– Я, – с оттенком удивления в голосе ответил пацан, мол, неужели ты меня не знаешь. – Первый раз, что ли, на Курском? Никогда нашу группу не слушала?

– Да нет, не первый. Просто я никогда здесь не задерживалась. Хорошо ты пел…

Они замолчали. Вдруг Рина испугалась, что парень сейчас повернется и уйдет, а ей муторно было бы остаться снова одной. Она поспешно спросила, закрепляя мимолетное знакомство:

– Как тебя зовут?

– Кабан… Кабанчик…

Рина расхохоталась, настолько неожиданным оказалось его прозвище. Парень был в крутом прикиде, модная куртка «Хонда», белые расклешенные джинсы, на ногах остроносые ботинки, и сам по себе приметный: высокий, широкий в плечах, но худой – никогда бы и в голову не пришло назвать его Кабанчиком, тем более Кабаном.

– Ты чего?

– Смешно… Кто тебя так прозвал? Кабан… Никакой ты не Кабан. Не идет тебе… Не обижайся…

– Забей… Потому, наверно, и прозвали, что не идет, что смешно… Все дело в контрасте. Контрастное намертво пристает. Цыган как-то обозвал меня Кабаном и все – тут же навсегда прилипло. На контрасте, понимаешь? А может, потому что я упертый, как Кабанчик. Ну, а тебя как зовут?

– Рина.

– Рина? Первый раз встречаю девушку с таким именем. Уменьшительное, что ли? Полное-то у тебя какое?

– Это и есть полное. Отец хотел назвать Ириной, а мать – Мариной. Сошлись на среднем – получилось Рина… Просто и красиво. Переводится как «песня».

– Вот видишь, что я тебе говорил?! Тоже на контрасте.

Не очень-то она понимала эти его рассуждения о контрастах.

– Ты вся дрожишь, – сказал Кабан.

– Это нервное.

Он не стал расспрашивать, что да как, почему нервное. Рина про себя отметила его деликатность, не зная еще, что для тех, кто постоянно обитал на Курском вокзале, – а Кабан был из их числа, для него вокзал давно стал родным домом, – существовало неписаное, святое и нерушимое правило не донимать человека вопросами о том, что с ним произошло. Боже упаси. Понадобится – сам расскажет. В крайнем случае, можно все каким-нибудь окольным путем выведать.

– Могу кофе угостить, – предложил Кабан. – Хочешь?

– Ага, очень хочу…

Рина обрадовалась тому, что знакомство их продлится.

Они направились к палатке, рядом с переходом. Кабан по-свойски обратился к хозяину:

– Познакомься, Ашот. Эту девочку Риной зовут. Редкое имя, да? Ты когда-нибудь слышал такое?

– Нэт! Никогда! – воскликнул Ашот, обжигая Рину взглядом выразительных черных глаз. И пылко спросил. – А ты?.. Слыхала такое имя – Ашот?

– Нет, – смущаясь, ответила она.

– Тоже рэдкое имя! Да? Два рэдких имени! Дружить будэм, значит, да?

– Тогда организуй Рине кофе, – попросил Кабан. – На нее чего-то колотун напал. От нервов. А мне пива. Я те потом отдам денег. Лады?

– Да нэ вапрос!.. Для такой красывый дэвушка, с таким рэдким именем, можна всу жизнь кофэ дэлать! Вах…

Кабан в шутку погрозил ему.

– Ну, ладна, ладна… У меня Мара есть. Мара – это моя жена, – объяснил он Рине. И шепнул, закатывая глаза. – И еще есть Тамара… О-о, Тамара… А еще Гюзель и Лэночка… О-о… Ты же знаешь, Кабан… Какие жэнщины!.. Скаковые лошади, а нэ жэнщины! Вах!..

Ашот лично сварил для Рины кофе, большая честь, кто знает порядки в его заведении, а Кабану выставил бутылку пива.

– От души, брат. От всего сердца, Рина.

– Спасибо, Ашотик! Вы хороший человек.

– Вах! Красиво сказала! – Темпераментно воскликнул Ашот. – Повтори еще раз мое рэдкое имя – Ашотик. На «ты» ко мне обращайся! Ну, давай!

– Спасибо, Ашотик! Ты очень хороший человек!

Оба расчувствовались. Рина потому, что впервые за этот ужасный день ее согрели неожиданным участием, а Ашот потому, что ему приятно было осознавать себя хорошим, даже очень хорошим.

Кабан и Рина заняли свободный столик.

– Он, правда, прелесть, – сказала Рина, наблюдая, как Ашот обслуживает посетителей.