Ксения Кривошеина - Недоумок

Ванечка знал, что после обеда, часам к трем на облюбованный им бережок Невки набивались мамаши с детишками, они приезжали группами, расстилали на траве одеяла, усаживали карапузов, вываливали на газеты всякую снедь. Женщины судачили, пили, ели, иногда заходили в воду по колено, галдели, ругали ребятишек, и так до заката солнца. Дети подходили к Ване, смотрели в трехлитровую банку с водой, считали выловленных рыбешек, потом садились рядом и, глядя на поплавок, замирали. Ваня их не прогонял, иногда давал подержать удочку, просил не шуметь. На этот «дикий» пляж приезжали одни и те же мамаши, дети их подрастали, Ваню все знали по имени. Для него это место с годами стало сокровенным, он здесь погружался не только в воспоминания детства, но мог спокойно слушать по «Спидоле» свои песнопения. Мамаши, в заботах о бутербродах, пиве и болтовне, не обращали внимания на странную «классическую» музыку, лившуюся из приемника.

Когда Ванечке становилось невмочь от материнского мата и переругиваний, он собирал свои снасти и отходил чуть дальше; там берег был каменистый, приходилось подкладывать кусок старой клеенки, иначе если сесть, то на брюках оставались несмываемые пятна мазута.

Шура прошлым летом несколько раз бывал здесь. Ваня ему показывал разных насекомых, водомерок, рассказывал о жизни лягушек, он знал многие названия цветов и деревьев, а погоду мог предсказывать по ветру или заходу солнца.

Сегодня к девяти часам утра солнце только начинало припекать, и день обещал быть жарким. На толстом стволе плакучей ивы, наклоненном к самой воде, Шура приметил силуэт рыбака.

На траве аккуратно разложены снасти, цинковое ведро, сачок, старенькая холщовая сумка. Молодой человек сосредоточенно смотрел на поплавок и что-то шептал про себя. Шуру он не приметил, тот подошел и сел за его спиной.

Так в тишине прошло минут десять, Шура не решался заговорить первым, и тут Ваня оглянулся.

— А, Шурик, привет, — он радостно заулыбался, — иди поближе, садись, расскажи, как живешь… Давно тебя не видел. — Ваня был искренне рад, он отложил в сторону удочку и присел на траву рядом с Шурой. — Почему не приходишь к нам? Бабушку свою совсем забыл. Вы что, теперь с Надей к ее матери переехали? Она нам сказала, будто места там больше и отчим пить бросил… Здорово ты изменился, наверное, хорошо теперь зарабатываешь? Девочку уже в ясли отдали?

Шура не ожидал такого поворота, он был уверен, что Надя всем рассказала правду. В голове у него быстро-быстро замелькали мысли, словно черно-белые кадры с Чарли Чаплином. Вот это поворот!

— Нет, Ваня, мы никуда не переехали, это Надя от меня ушла… Сама так решила сделать, она меня как бы бросила, ребенка забрала, от трудностей убежала, мне ничего не сказала… А что я должен был делать? Пришлось пойти другим путем… Знаешь, я так переживал, страдал, скучал, жил по друзьям, ни с кем не мог поделиться своим горем. Не бабке же и К. П. буду я рассказывать о подлости Нади?!

Шура так обрадовался, что разговор повернулся совcем не так, как он думал. У него словно камень с души упал, кошки перестали на сердце скрести, и совесть замерла. Все свои слюнявые страдания о младенце и красавице Надьке Шура сразу из памяти вычеркнул. Какой потрясающий выход из сложной ситуации! Как здорово, что она уехала к матери. Это судьба!

А что может быть выше судьбы?

— Ты себе не представляешь, как я скучаю по ребенку, как я любил Надю! Но она наотрез отказалась меня видеть и хочет развестись. Теперь она Мире звонит, требует от нее денег, шантажирует, шпионским образом узнала, что родители у нее состоятельные, угрожает им, собирается в Мюзик-холл жаловаться, чтобы испортить мне карьеру. Но ты ведь знаешь, мой отец этого не позволит, у него есть, чем на нее надавить. Ты, если ее увидишь, так этой суке и скажи, что у нас такие друзья, которые покажут ей, где раки зимуют! — Шура вошел в роль обманутого и отверженного, кричал, жестикулировал. Он верил каждому своему слову.

А Ваня притих, глаза потупил, и видно было, что он не совсем понимает, о чем идет речь. Может быть, он думал совсем о другом? Он ведь не от мира сего, все о добре, о Господе, о любви братской, ребеночком их занимался, хотел его крестить. Странно, что он молчит и в землю смотрит, будто стесняется.

— Шура, ты не думаешь, что лучше вам с Надей помириться? Всякое в жизни бывает, но у вас ведь доченька. Я не могу поверить, чтобы Надя тебе вредила! Она тебя так любит, вы два года прожили. Вам трудно было, а теперь у тебя работа хорошая, ты разбогател. Нужно ее простить, она, видно, чего-то не понимает. Хочешь, я с ней поговорю?