Анатолий Кузнецов - Продолжение легенды

Я читал где-то об Ангаре и наткнулся на такое слово: аквамариновая вода. Я не знаю, какой это цвет, но, наверно, это точно. Простого слова нет, чтобы передать потрясающую, необыкновенную красоту этой неправдоподобной, неестественной воды. Она прозрачная, как хрусталь; она неуловимо играет, как драгоценный камень; она ак-ва-ма-ри-но-вая! В этот вечер кинооператоры испортили сотни метров пленки, пытаясь заснять ее краски. Нет-нет, да и хватались они за аппараты и напряженно снимали буруны, поток… Петька сознался, что и он потратил полпленки на воду; знал, что не выйдет, что эти дивные переливы не уловишь ничем, и не мог устоять. Это можно только видеть, и я смотрю, и все смотрят, жадно, взволнованно.

А мост раскачали сотни машин. Он горбится, вздымается, проваливается и скрипит. Одни понтоны ныряют, другие взлетают, грузовики колышутся на них. Дым! Дым! Темнота пришла неожиданно. Зажглись сотни прожекторов. Похоже на ночную киносъемку. Шум, голоса, ярмарка; машины вылетают на освещенное пространство, репродукторы надрываются, читают что-то похожее на стихи. Я устал. Голова как чемодан. Нет сил бегать, стоять, смотреть…

Так длится час, так длится два, три…

— Товарищ диспетчер! Разрешите сесть в машину. Я корреспондент, мне нужно посмотреть.

Диспетчер подозрительно оглядел меня, но из кармана у меня торчала авторучка, и это спасло.

— Садитесь. Два рейса.

— Захарыч! Я с вами!

«МАЗ» рванулся, и вот я с замирающим сердцем болтаюсь в кабине уже на мосту. Девчонка с флажком манит машину к себе, Захарыч слушается ее, как школьник. Мост качается, как палуба корабля. Когда он проваливается вниз, сердце замирает и подбирается легкая тошнота. «Шух-шух-х-х!» Брызги, муть — и мгновенно чистое зеркало воды.

— Неужели не уносит?

— У-но-сит! Теперь наши камни у самого Иркутска…

— Захарыч, зачем же сыпать?

— А вот и будем сыпать, пока не пересилим. Али мы ее, али она нас.

— Захарыч!

— А что ж ты думал? В бирюльки играем?

— Правда, что вы будете работать сутки?

— По-добровольному. Кто желает. Может, больше…

— А отдых?

— Какой отдых?

Я у Захарыча в кабине впервые. Хватаюсь за ручки, держусь за дверцу, но меня чуть не стукает головой о крышу. Тряска. Внутренности переворачиваются. Рев мотора, бензиновый дух. Прыгают стрелки на освещенных циферблатах.

Захар Захарыч бешено крутит баранку; высунувшись, что-то кричит.

— Ну и работка у вас!

— Работка у нас, Толя, обыкновенная.

— Как вы только выдерживаете?

— Привычка — все.

У меня, как в калейдоскопе, проносятся перед глазами ковш экскаватора, поток камней в кузов, бегущая полоса дороги, толпа у моста, аквамариновая вода, желтые пузыри и опять ковш экскаватора. Так быстро, стремительно… Стучит в висках, кружится голова. Я уже пьян.

— И что удивительно, — говорит Захар Захарыч, — работа у нас сегодня без норм, без учета. Шоферяги — ведь народ какой: не проставь ему ходку, он пальцем о палец не ударит, машину с места не сдвинет! А тут посмотри, что делается! Каждый норовит вперед, каждый норовит скорее да больше. Никто ведь не узнает, сколько он привез. Артелью работаем! А они лезут. Ты не знаешь, почему? Ты не знаешь, почему ни один не отказался работать сутки? Все, все как один! Что же это такое? Ты понимаешь, скажи нам сейчас в воду бросаться — ей-богу, найдутся такие, что бросятся, машинами своими загородят!

И я верю этому! Но не могу осмыслить — устал от тряски. Выскакиваю на мосту.

— Ага-а! Вот где ты попался мне в руки! — Попадаю прямо в объятия Мише Ольхонскому. Он носится с рулеткой. — Ты видишь, что творится? А? Ну что, Сибирь плоха? А хочешь, я тебя туда брошу?

На миг в его глазах сверкнули дикарские искорки, что-то чингисханское, мне даже стало не по себе — но только на миг. Миша уже кричал, радостно сверкая глазами:

— Скорость течения увеличилась! Ты понимаешь, беспомощный человек! Да ты ничего не понимаешь!

Он побежал, забыв обо мне. Я перегнулся через край моста, заглянул в зеленую пучину. Искорки призрачного света неслись в ней время от времени, про жектор ощупывал толщу у воды, и она вдруг просвечивала насквозь… Дна не было видно… Скоро полночь. Пошатываясь, напрягая внимание, чтобы не угодить под колеса, я выбрался с моста и сел на гравий откоса. Тут в толпе переговаривались:

— Кубы пошли! Кубы!

Вот оно когда началось, самое главное! До сих пор была разведка боем. Теперь загрохотали краны, двинулись колонной новые самосвалы. Первый бетонный куб упал в воду с пушечным выстрелом. Высоко взлетали фонтаны брызг, куб перевернуло, подбросило и понесло, как спичечную коробку. На берегу глухо застонали: бетон несет Ангара!