Анатолий Кузнецов: Продолжение легенды

Наши развлечения? У Лешки есть замусоленные, чуть живые карты, и мы часами дуемся вшестером в дурака.

Глухонемая тетка продавала по вагону самодельные открытки. Она предлагала их из-под полы и только мужчинам. Из соседнего купе заглянула бабка и тоже хотела посмотреть. Ух, как зарычала на нее глухонемая — дескать, не суй нос не в свое дело! Потому что на открытках полуголые женщины, какие-то не наши, иностранные типы, в картинных позах и с подписями: «Жди миня, и я вернус и как солнце появлюс», «Верность и любовь я свято бирегу».

И тогда меня стала мучить тоска.

Юна, наверно, уже ходит на консультации. Скоро у нее экзамены. А что ждет меня?

Наш вагон общий, по железнодорожной терминологии — «веселый»

До сих пор не понимаю, как я отважился вот так сесть в поезд, выехать, не имея знакомых, не имея понятия, что я буду делать в Сибири и нужен ли я вообще кому-нибудь. Может, я сделал это потому, что плакала мать и умоляла устроиться рабочим в артели детских игрушек: «Как раз требуются, а это и близко и удобно. Будешь работать, как все люди».

Как все люди? Это значит: приносить домой получку, ходить по субботам в кино, а по воскресеньям играть во дворе в домино или строить клетушку для поросенка и наконец жениться, по возможности на портнихе. В шестом классе мы мечтали о дальних морях…

Юна! Юнка… А что я могу сказать?

Поезд идет так быстро, так трясет, что писать почти невозможно.

Нас было трое: Саша, Виктор и я.

В школе нас называли «три мушкетера» и «три танкиста», но последнее мы отвергали, потому что только Виктор с первого класса рисовал в тетрадках танки. Саша рисовал самолеты, а я — корабли.

Если один из нас «заболевал» чем-то, остальные следовали за ним. Отец подарил Вите фотоаппарат, и мы все трое стали фотографами. Саша смастерил детекторный приемник — и наши карманы наполнились лампами, конденсаторами и проводами. Я завел кроликов — и в один прекрасный день Витькина мама обнаружила под роялем капусту, траву и крольчат в коробке из-под радиолы, за что Витьке тогда влетело ой-ой!

Витька смотрел кино «Молодая гвардия» шесть раз, я — девять, Сашка — пятнадцать. До восьмого класса мы были грозой девчонок, а в девятом все трое влюбились в Юнку. На почве ревности между Виктором и Сашей произошла драка — и с этого времени наша дружба стала меркнуть.

Нет, дело тут было не в Юнке, а в чем-то другом. Например, комсомол.

Мы вступали в комсомол вместе, все трое волновались ужасно, и Витька заявил, что это первый наш понастоящему важный шаг: будучи комсомольцем, в жизни теперь легче продвинешься и большего достигнешь, чем какой-то «несоюзный». С этого все и началось. Что значит продвинуться? И во имя чего вообще существуем мы? Мы спорили вечера напролет, забыв об уроках.

Сашка говорил, что, если понадобится быть таким, как Александр Матросов, он будет им, потому что слово «родина» для него святое слово. Витька ехидно спросил: а когда же родина даст ему новую квартиру? Потому что Сашка с отцом жили в старом, готовом завалиться доме, в тесной комнатушке с прогнившим полом. Им все обещали, обещали — и не переселяли.

Саша был самый высокий из нас, несуразный, раньше всех начал говорить баском; в поступках своих — очень прямолинейный. Задумав что-то, он долбил до конца, пока не добивался своего. Это он, единственный из нас, стал фотографировать с профессиональным умением; стал коротковолновиком и получал открытки от радиолюбителей со всего света. Его отец работал на Тормозном заводе, и Саша часто ходил к нему вытачивать нужные детали, сам сделал себе тиски и оборудовал в кладовке мастерскую.

Туда к нему всегда приятно было зайти: в тесной клетушке под лестницей, в полутьме, — вороха железных пластинок, гайки, провода, запах кислоты, распотрошенный соседский приемник на верстаке, остановившиеся часы с кукушкой, линза для телевизора, опилки… Сесть и повернуться негде, — а в крохотное оконце виден кусочек неба и соседний брандмауэр с голубями.

Тут мы и собирались для споров. У меня негде было. У родителей Виктора хоть и была большая квартира, и дача за городом, и они отвели Витьке даже отдельный «кабинет», но там почему-то нам бывало неуютно. А здесь мы могли кричать, не стесняясь, спорить до хрипоты; Сашка одновременно мастерил, в остервенении паял не то, что нужно и не туда, швырял паяльник и махал кулаками.

Он больше брал чувством и ругался. Витька донимал его жизненными примерами и доводами. Я поочередно становился на ту или другую сторону.