Ган Хан - Вегетарианка

Он знал, что только с ним она может разделить все заботы о сыне, семье. Бывало, он с благодарностью думал о жене, которая без единого упрека тянула на себе груз домашних дел и свой бизнес. Однако в последнее время, стоило ему только взглянуть на нее, перед ним вставало лицо свояченицы, поэтому дома он ни одной секунды не чувствовал себя спокойным.

– Вы ужинали?

– Перекусил.

– Надо есть как следует. Зачем перекусывать?

Он бросил холодный взгляд на ее лицо, выражавшее смирение. Глаза жены, в двадцать лет с небольшим сделавшей операцию по созданию двойного века, стали выглядеть вполне естественно и казались глубокими и ясными. Овал лица и линию шеи он бы назвал красивыми. Кто знает, может, бизнес по продаже косметики, который она, будучи молодой девушкой, начала с крошечного магазинчика площадью восемь квадратных метров, год от года успешно развивался во многом благодаря ее приятной внешности и приветливости? Однако он знал с самого начала: что-то в жене не совсем отвечало его вкусу. И черты лица, и телосложение, и даже такие свойства характера, как предупредительность и благоразумие, – все соответствовало образу женщины, которая издавна виделась ему спутницей жизни, и он, так и не разобравшись, чего же все-таки ему не хватает, решил на ней жениться. О том, чего именно лишена жена, он ясно понял на первой встрече всех членов ее семьи, увидев свояченицу.

Обычные монголоидные глаза, голос чуть-чуть грубоватый и без прикрас, но не гнусавый, как у жены, непримечательная одежда и даже немного выступающие скулы – все в ней ему понравилось. В свояченице, которую по сравнению с женой вряд ли можно было назвать привлекательной, тем не менее ощущалась сила, как у дикорастущих деревьев, еще не выпустивших свои ветки. Однако нельзя сказать, что у него тогда возникли какие-то недозволенные чувства по отношению к ней. Просто в голове пронеслись мысли, что она ему нравится, что, несмотря на внешнее сходство между сестрами, нечто совсем другое, нечто неуловимо изящное исходит от нее, вот и все.

– Накрывать на стол или нет? – настойчиво спросила жена.

– Я же сказал, что поел.

Уставший от своих сумбурных мыслей, он открыл дверь в ванную. В тот момент, когда пальцы нажали на выключатель, до него донеслись слова жены, брошенные вслед:

– Мало того что из-за Ёнхе душа болит, так еще и вы запропастились куда-то на весь день, а простуженный ребенок ни на шаг не отпускает от себя…

Вслед за вздохом раздался крик, обращенный к сыну:

– Ну что ты там делаешь? Говорю же, иди пить лекарство.

Зная, что, сколько ни зови, мальчик не послушается сразу, жена осторожно высыпала порошок в ложку и развела с сиропом клубничного цвета. Он закрыл дверь ванной, повернулся и спросил:

– Что еще случилось с твоей сестрой?

– Ее муж все-таки подал на развод. Конечно, нельзя не понять господина Чона, но каким же бездушным надо быть. Такая досада берет! Как я погляжу, между мужьями и женами ничего хорошего нет, одна тоска.

– Я…

Он с трудом подбирал слова.

– Может, мне сходить к ней, поговорить?

Лицо жены прояснилось, она оживилась.

– Правда, можете сходить? Сколько ни звала ее к нам, не приходит. А если вы предложите встретиться, может, и согласится, ей неловко будет отказать вам… Хотя вряд ли она понимает, что такое неловкость. И как такое могло с ней произойти…

Он смотрел на лицо своей добросердечной, исполненной чувства ответственности жены, на то, как она осторожно, боясь пролить, несет ложку с лекарством для сына. «Хорошая она женщина», – подумал он. С самого начала жена всегда была хорошей женщиной. Однако именно от этого «хорошей» ему как раз и становилось тоскливо.

– Может, прямо завтра и позвоню ей.

– Дать номер телефона?

– Не надо. У меня есть.

Чувствуя, что сердце вот-вот разорвется, он закрыл за собой дверь в ванную. Разделся, глядя, как вода из душа с шумом падает на дно ванны. Он не занимался с женой сексом почти два месяца. И сейчас его член набух и поднялся не из-за жены.

Он представил себе комнату свояченицы, которую когда-то давно навестил с женой, представил, как она лежит, свернувшись калачиком, затем представил ее окровавленное тело, взваленное ему на спину, вспомнил ощущение от соприкосновения с ее грудью и бедрами, которое не мог забыть с того дня, представил монгольское пятно – оно должно выделяться на ягодице голубой меткой, как клеймо, стоит лишь немного приспустить ей брюки, – и вся кровь устремилась в низ живота. Он стоял и мастурбировал, с трудом подавляя разочарование, испытанное много раз. Встав под льющуюся воду, он стал смывать сперму, и то ли смех, то ли плач – что-то похожее на стон вырвалось из его рта. Вода оказалась слишком холодной.