Дидье Ковелер - Явление

Не знаю, что правда в воспоминаниях Фабиани, что ложь, что в своей бесконечной преданности он скрывает, что подтасовывает, но единственное, о чем я сожалею, так это о том, что у Папы Бедняков, как он сам себя именовал, не хватило времени позаботиться о моей участи. Смог бы я предупредить его о готовящемся против него заговоре, если бы за те четыре недели, проведенные в Ватикане, он нашел время ознакомиться с запросом, погребенным под стопками бумаг Павла VI, за подписью епископа Мехико, о причислении к лику блаженных Хуана Диего, смог бы я спасти ему жизнь, как, возможно, спас Натали Кренц в мебельном отделе «Еl Nuevo Mundo»?

Но сейчас, в этот миг, Дамиано, я хочу, чтобы ты позабыл о 29 сентября 1978 года, хочу, чтобы вернулся в сегодняшний день, в март 2000 года, чтобы наконец принял решение и воспользовался визитом префекта, возглавляющего мой процесс, чтобы объявить о назначении твоего нового эксперта. Умоляю тебя, соберись с мыслями! Освободи для меня место в твоем сознании, мне кажется, твои воспоминания все глубже засасывают меня, и я растворяюсь… Забудь об этом мошеннике Марчинкусе, восстановленном во главе банка Ватикана и осыпанном почестями Иоанном Павлом II, забудь, как под видом повышения тебя заточили в этот склеп, забудь о своей обжигающей ненависти к Луиджи Солендейту, в свое время спасшему тебя от верной смерти, поручившись за твое молчание, забудь о прошлом, чтобы посвятить себя моему будущему.

Пусть в твоей душе вновь пробудится сострадание ко мне, Дамиано, умоляю тебя… Я несчастен. Я боюсь. Я так сильно верил в Натали, и вот опять оказался наедине с тобой, не уделяющим мне ни малейшего внимания. Мне кажется, что ты затеваешь какое-то новое дело, меняешь тактику, что моя участь уже не занимает тебя как раньше, что связь между нами ослабевает, что вскоре мой образ окончательно сотрется из твоей памяти… Что же я должен сделать, чтоб ты вновь услышал меня, чтоб провидение, как прежде, соединило наши мысли? Тронуть чувствительную струну в твоем окаменевшем сердце еще одним актом раскаяния? Неужели я недостаточно каялся? Я прекрасно знаю, что заслужил тот ад, в котором горю сейчас. Моя самая большая мечта, заветнейшее желание всего моего существования было исполнено: все вокруг меня осталось неизменным. Я прекрасно знаю, что Пресвятая Дева компенсировала отсутствие моей жены, в течение семнадцати лет даруя мне лучшее лекарство от одиночества, стирающихся воспоминаний и пролетающего времени: неустанно благодаря неугасающему вниманию ко мне и моей собственной восторженности заново переживать посредством волшебства рассказа крестную минуту целой жизни. Она ведь предупреждала меня со своего утеса на Тепейяке: «Я щедро вознагражу тебя за оказанную мне услугу». И впрямь, рассказывая каждый божий день все новым богомольцам о явлении на холме и чуде с розами, я ощущал себя полезным, и это давало мне иллюзию собственной неуязвимости и было столь приятно. Я тогда и не мог предположить, что ее милость выйдет за пределы моего земного воплощения. Неужели желание остановить ход времени, вернуть его вспять и жить одними воспоминаниями было во мне сильнее стремления воссоединиться с моей возлюбленной на небесах? Людям следует быть осторожней в своих желаниях, ведь даже наши самые потаенные мечты могут сбыться. Иногда это оборачивается радостями, иногда – невзгодами, а смерть лишь подтверждает сделанный жизнью выбор.

Над бронированной стеной мигает лампочка. Дамиано опускается в кресло, ногой нажимает на кнопку управления раздвижной дверью лифта. В зал с сейфами входит прямой как жердь кардинал Солендейт в отороченной сутане, с огромным наперсным крестом, болтающимся над красным поясом подобно подвеске, и с лошадиным лицом, обрамленным темными волосами и не выражающим никаких страданий, кроме сложности удержаться на своем посту.

– Вы выглядите гораздо лучше, нежели в прошлом месяце, монсеньор, – объявляет он с пренебрежительной смиренностью, заменяющей ему вежливое приветствие.

– Я, несомненно, обязан этим вам, ваше преосвященство, – отвечает Фабиани, сплетая пальцы под подбородком. – Если бы вы не направили меня на задание в Мексику, мне так бы и не представилось случая покинуть мой склеп.

– Ваш склеп! – улыбается префект с выражением снисходительного упрека. – Каким уничижающим словом вы определяете ваш привилегированный пост, которому завидует вся курия. Вы наиболее ценны из всех нас на взгляд грядущих поколений.