Дидье Ковелер - Явление

И мне поклоняются! В мою честь служат мессы! Мне приписывают способность творить чудеса! Ватиканские интриганы, руководствуясь политическими интересами, намереваются причислить меня к лику святых, дабы навеки обратить легенду, построенную на шумихе вокруг моего имени, в прибыльный бизнес! Свое земное существование я посвятил Деве, но она не нуждается более в моих услугах, более не является мне, бросает на растерзание моим неистовыми почитателям, отвернувшимся от нее и ставшим боготворить меня. Довольно! У меня больше нет сил проводить свое загробное существование в выслушивании жалоб старух на варикозное расширение вен, стариков – на подагру, нищенскую пенсию и немощь в постели, молитв молодых с просьбой подарить им ребенка или прервать беременность, инвалидов – вернуть назад ноги; прошений депутатов о месте в парламенте, футбольных болельщиков – о голе, обманутых мужей вернуть жен, а жен – мужей, безработных – о работе, неизлечимых больных – о чудодейственном лекарстве, побитых женщин – о мире, а солдат – о войне. Мне все это осточертело! Я ничем не могу помочь вам, даже не могу передать ваши просьбы Пресвятой Деве! Обращайтесь к ней напрямую или же требуйте невозможного от самих себя. Иногда это срабатывает, уж кто-кто, а я точно знаю! Сам я не свершил ни единого чуда, зато видел, как они происходили у меня на глазах, на бегущих дорожках собора. Так что оставьте меня в покое, сами решайте свои проблемы, живите своей жизнью и готовьтесь к смерти. Или же молитесь за меня. За то, чтобы мою тильму уничтожили, чтобы обо мне забыли, мою память очернили… Сжальтесь надо мной… Я был никем. Позвольте мне вновь впасть в безвестность.

Ты хочешь знать правду, Натали, ты хочешь знать, что же в действительности произошло в том далеком 1531 году? Хочешь, я расскажу тебе о моих встречах с Девой так, как никогда раньше этого не делал – из уважения, из скромности, из боязни опорочить ее?

В субботу, 9 декабря, я на рассвете покидаю свое скромное жилище и направляюсь на урок закона божьего в Тлатилолко. Стоит мне дойти до холма Тепейяк, как вдруг до моего слуха доносится пение птиц, как если бы лето было в разгаре. Я останавливаюсь, и пение тотчас смолкает. И тогда с вершины холма раздается очень нежный звенящий голос, называющий меня по имени: «Хуанцин, Хуан Диегоцин…» На том самом месте, где мы когда-то справили наш Праздник последнего наслаждения, я узнаю интонации, манеру говорить моей Марии-Лучии. Обезумев от счастья, я взбегаю на наш холм, ожидая увидеть призрак моей жены, но вместо этого сталкиваюсь нос к носу с незнакомкой, от которой исходит такое сильное сияние, как если бы солнце всходило у нее за спиной, хотя она не стояла против него. Это совсем юная девушка ослепительной красоты, но красоты, источающей уверенность в себе, отмеченной печатью умиротворенности и не по годам большого жизненного опыта. Она обращается ко мне на моем родном наречии науатль, точь-в-точь как говорила моя усопшая женушка.

Она объявляет мне: «Я непорочная Дева Мария, мать истинного Бога, который всех нас держит в сердце своем». Я приветствую ее и сообщаю, что как раз направляюсь на урок закона божьего. Просто я хотел внести ясность в ситуацию: в те времена почти все молодые индейцы были либо убиты в столкновениях с испанскими завоевателями, либо в качестве устрашающего примера публично изуродованы все теми же испанцами, либо умерли от завезенной из Испании оспы, поэтому индейские девушки остались без кавалеров. Меня часто пытались соблазнить, и меня эти приставания раздражали, правда, еще ни одна юная прелестница не додумалась выдавать себя за Деву Марию. Она покачивает головой и молвит: «Нет, милый Хуан Диегоцин, сегодня ты не пойдешь на урок закона божьего, тебя ждут дела поважнее».

Я же отвечаю, что она обозналась, желаю ей удачи и лучшего выбора и с занятым видом отворачиваюсь.

Тогда-то я вновь обнаруживаю ее перед собой, все с тем же солнечным диском за спиной и умиротворенным лицом. Как если бы я описал полный круг, но на самом деле это она исчезла, чтобы возникнуть уже на другом месте. Мне стало как-то не по себе, потому что раньше этот холм был святилищем богини Тонанцин, и наши верховные жрецы утверждали, что она является людям, когда хочет напиться свежей крови, и я посчитал слишком коварным с ее стороны принимать обличье матери Бога любви, чтобы требовать принести ей в жертву младенца. Я говорю ей, что меня не провести и что в любом случае она не к тому обратилась: у меня нет детей. «Давай же, покажи свое ожерелье из черепов и отрезанных рук», – добавляю я, чтобы она поняла, что я узнал ее.