Сергей Кузнечихин - Блюститель [рассказы, повесть]

Помнил ли он? Больше, чем помнил. Этот день неотвязно следовал за ним, чуть зазевался, а он уже перед глазами — здравствуйте, вы не забыли меня? Ладно еще, если один на один, так он и при людях норовит в самый неподходящий момент. Так врезался, что ни стереть, ни смыть, ни закрасить, ни вытравить.

Их рейс задержали на три часа, и самолет взлетел уже ночью. Сразу после набора высоты в салоне выключили свет. За иллюминатором было темно: ни звезд, ни облаков — сплошная непроглядная чернота. Он закрыл глаза и опустил спинку кресла, но под ребра уперлись колени сидящего за ним акселерата. Какой уж там сон. Пришлось доставать карты и раскладывать пасьянс, более надежного способа скоротать время он не знал. Включая лампочку индивидуального освещения, он по ошибке нажал кнопку вызова стюардессы. Извиняться за ложный вызов с картами в руках он посчитал неприличным и спрятал колоду в карман. Но стюардесса не спешила, и досаду на собственную рассеянность сменило желание нажать кнопку повторно и выговорить этой размалеванной девице, как следует обслуживать пассажиров. А когда в его спину очередной раз толкнулись чужие колени — подумал, что и этому длинноногому не мешало бы объяснить, что воспитанные люди должны думать о том, чтобы не докучать попутчикам излишками своего тела. Кнопку он, конечно, не тронул и выговаривать никому не стал. Только удивился своей раздражительности. Еще подумал, с чего бы такое или — к чему. Отгоняя дурные мысли, он вернулся к пасьянсу. И тут появилась стюардесса. Она подошла неслышно, и ее появление даже немного напугало его, ну, если не напугало, то привело в растерянность.

— Вы меня звали? — спросила она шепотом, чтобы не беспокоить спящих.

— Извините, пожалуйста, я нечаянно нажал на вашу кнопку, когда включал свет.

Она посмотрела на карты, разложенные на столике.

— Ну как? Сходится пасьянс?

Спросила и улыбнулась. И сочувственный голос, и простоватая улыбка словно застали его врасплох. Не ждал он такого интереса к себе. И ему захотелось вдруг понравиться девушке без всяких, разумеется, продолжений, просто оставить хорошее впечатление.

— Пока не сходится, но будем надеяться.

— А можно загадать на него желание?

— Конечно, можно.

Ей очень шла форма, подчеркивала и поразительно узкую талию, и высокую, еще не расплывшуюся грудь. Насчет размалеванности он тоже перегнул, совсем наоборот: очень приятное и свежее лицо, немного деревенское даже. Впрочем, это могло ему показаться из-за плохого освещения, недаром же оно размылось в памяти, а фигура и осанка запомнились четко.

— Загадывайте, — сказал он. — Пасьянс довольно-таки сложный, зато, если сойдется, желание обязательно сбудется. А я постараюсь, мне хочется, чтобы сошлось.

Ему и желание хотелось узнать, но спросить не решился. Жалко было, что место рядом с ним занято, иначе бы она непременно присела. Он же видел, как ей интересно. Но рядом с ним размеренно сопела пожилая и на самом деле размалеванная дама. В самолете вообще не оставалось свободных мест. Он сам видел, как люди просились на этот рейс, а им отказывали.

— А когда можно узнать, сошлось или нет? До посадки успеете?

— Буду стараться, а не уложусь — сяду в зале ожидания и не уйду, пока не получится, — пошутил он.

— Смотрите, не обманите, я на вас надеюсь.

Стоять долго в проходе было неудобно да, наверное, и неприлично. Стюардесса ушла к себе, а вернулась уже перед началом снижения.

— Ну как? Сбудется мое желание?

Пасьянс не сошелся, но он все-таки обнадежил ее.

— Обязательно.

— Вот спасибочки. Не забудьте пристегнуться, идем на посадку.

Очень милая девушка, но ремнем он не пользовался никогда, из суеверия: «Кому суждено быть повешенным, тот не утонет», — говорил он обычно в таких случаях.

Самолет сделал круг над аэродромом, но не сел и пошел на второй заход. В хвостовой отсек торопливо прошел человек в летной форме, скорее всего, бортмеханик. Потом появилась стюардесса с привычной программой.

— Граждане пассажиры, не забудьте пристегнуть ремни, температура в городе…

Договорить она не успела. Самолет дернулся от резкого удара. Стюардесса вскинула руки. Колени длинноногого врезались в его ребра. Он подскочил над креслом. И тут же погас свет. Но ненадолго. Ему показалось — всего на секунду. И снова вспыхнул. Только это уже был настоящий, живой огонь.

Горели обломки самолета.

Он стоял по пояс в снегу и ничего не слышал, ничего не понимал. Снег от огня окрасился в бледно-розовый цвет. На нем чернели человеческие тела. Все казалось неподвижным. Все, кроме пламени над обломками. И тишина, подозрительная, совсем ненужная, пугающая тишина. Он крикнул, но голоса своего не услышал. Он крикнул еще раз, и еще, и еще. Плясал огонь, розовел снег, метрах в пяти от него стоял лысый мужчина и размахивал руками. И вдруг обрушился рев, мощный до боли в ушах, словно где-то повернули регулятор звука на полную мощность: вой сирены, стреляющий треск пламени, стоны и чей-то дребезжащий голос, может быть, и его собственный.