Сергей Кузнечихин - Блюститель [рассказы, повесть]

А Борис уже совсем освоился в комнате, распорядился закуской, открыл вино и достал два стакана.

— Я, как человек новый в этом доме, буду пить из фужера, из второго, конечно, ты, Лидок, как будущая хозяйка.

Рита увидела, как смотрит Хангаев на парня, и крикнула:

— Боб, не борзей, это Ганечкин фужер.

— Молчу. Но предварительно, девочки, наведите маленький марафет: помойте тару, вытрите стол и потом по коням, как говорили предки нашего доброго хозяина.

— Ты моих предков не трожь!

— Прошу пардону. Все понял — предков необходимо уважать.

Когда сели за стол, Хангаев заметил, что исчезла банка с цветами, и сразу подумал на парня — только тот мог выкинуть их. Он почувствовал, как начинают мелко дрожать колени от злости и страха. Но злость перебарывала, и Хангаев почти поверил, что теперь даже Лидия не сможет помешать ему ударить губастого верзилу.

— Куда дел цветы?

— Какие цветы?

— Ромашки.

— Не видел я никаких ромашек.

— Ромашки? — спросила Лидия. — Ромашки спрятались, завяли лютики. Я выкинула их вместе с банкой. Там остатки кабачковой икры на стенках были. И хватит меня томить, хочу выпить моего вина…

Она говорила, а Хангаев молчал, и ему было стыдно, что он крикнул на гостя, стыдно за грязную банку и завядшие ромашки.

— А если машину назовут «Лидия»? «Ладой» же назвали — ты мне подаришь ее?

— Значит, обвинение с меня снимается? — поднялся Борис. — Все хорошо, все мирно. Грянули, девочки.

— Подарю, — шепнул Хангаев Лидии, — обязательно подарю.

Потом Борис начал вспоминать один за другим грузинские тосты, а когда Лидия предложила выпить за любовь, оказалось, что вино кончилось.

— Брось ты, какая в наш век может быть любовь. К тому же за нее поднимают третий тост, а у нас уже десятый, так я говорю, Боб, — Рита похлопала кавалера по щеке и многозначительно добавила: — А может, и больше.

— Второй, а не третий, если на то пошло, — капризничала захмелевшая Лидия.

— Нет, третий!

— Ерунда, для вас главное первый, а потом хоть тысячный.

— И дурак же мне достался.

— Не верь, Боб, ты умничка. Ганс Моисеевич, дай ему денег, пусть он сгоняет.

— Ганечка, не давай.

— А я хочу — за любовь! И танцевать хочу. Когда ты наконец купишь магнитофон?

— Хангаев достал деньги. Борис потребовал портфель и собрался уходить.

— А я пойду музыку раздобуду. Я хочу танцевать.

— Лидка, сиди!

— А ты кто такая? И ты молчи! Все молчите. Я хочу музыки и любви.

Когда они ушли, Рита присела рядом с Хангаевым.

— Зачем она тебе, Ганечка? Ты же для нее пустое место.

Хангаев наклонил голову, зажмурил глаза. Но слезы все равно выступили и покатились по щекам. Он вытирал их, а они текли и текли. Попробовал встать, чтобы сходить умыться, но Рита не отпускала, а у Хангаева уже не было сил вырваться.

— Хочешь, я останусь у тебя?

— Уйди, пока не схлопотала.

— Глупый, я же тебе добра желаю. Она нe договорила. В коридоре зазвенел голос Лидии. Хангаев ждал, что Рита сейчас же отодвинется или встанет, или хотя бы уберет руку с его плеча, ждал, но она продолжала сидеть рядом, почти касаясь его грудью. Она улыбалась и заглядывала Хангаеву в глаза. Тогда он вскочил сам. И вовремя: Лидия стояла в дверях, раскрасневшаяся, с растрепанными волосами. Отсутствие Бориса ее расстроило. Она передала магнитофон через стол, едва не уронив его, расслабленно села на кровать и закрыла глаза. Хангаев долго крутил пленку, пока не подобрал нужную мелодию. Но Лидия танцевать не захотела. Сказала, что танго повредит ее здоровью. Хангаева пригласила Рита. Пришлось идти с ней. И сразу же Лидия живо поднялась и стала танцевать одна, сама с собой.

Когда Борис вернулся, снова начались грузинские тосты: «…не за те рога, из которых мы пьем вино, и не за те, что украшают наши жилища, а за те, что украшают головы наших врагов», — говорил Борис, коверкая слова. Теперь после каждого тоста выходили размяться. Лидия продолжала капризничать: то ей надо было танцевать с Борисом, то с Ритой.

Через час за магнитофоном пришел хозяин. Его начали упрашивать, Рита принялась угощать, а Лидия положила руки ему на плечи и велела переставить пленку. Они танцевали, а Хангаев смотрел на них и подливал в свой фужер. Кончилось танго, и началось другое. Если после танца с Борисом Лидия всегда возвращалась к Хангаеву, то теперь она даже не оглядывалась на него, словно пришла не к нему. Они бы танцевали бесконечно, если бы Рита не вызвала парня в коридор. Магнитофон остался в комнате.