Он допил свою чашу и бережно поставил на стол. Судьба, которую он себе сотворил, была теперь в нем. И не было силы, способной ее изменить.
– Вы очень похожи на Сэма Нуйому, – сказал Белосельцев, испытывая к Питеру сострадание и боль.
– Все намибийцы похожи на Сэма Нуйому, – ответил учитель. – Как дети похожи на отца. В каждом из нас стучит его сердце. А в нем стучит сердце Намибии.
Они сидели перед пиалой с бегущими по кругу животными. На глиняной кромке, обращенной к Белосельцеву, был нарисован слон.
В комнату вернулся Аурелио и с ним кубинец, державший в руках плоскую жестяную банку.
– Пора в дорогу, – сказал Аурелио. – За ночь нужно проделать основную часть пути. Однако вам, Виктор, следует осуществить маскировку. Вас сделают черным. Станете африканцем. Это снизит риск похищения. Однажды вы уже рисковали.
Кубинец открыл жестяную банку, в которой находилась темная глянцевитая гуща, напоминавшая сапожную ваксу. Макнул в нее мягкий лепесток поролона.
– Закройте глаза, – вежливо попросил Белосельцева. – Краска попадет, будет жечь.
Белосельцев послушно сжал веки. Почувствовал влажное прикосновение поролона, едкий запах, напоминавший жженую резину. Мягкая губка касалась его лба, щек, носа, скользила по подбородку и шее.
– Можно открыть глаза, – сказал кубинец. – Осталось покрасить руки.
Белосельцев положил на стол пятерни. Смотрел, как губка оставляет на его пальцах черные, быстро высыхающие линии. Теперь он был черный. Только белки светились на его глянцевитом, как африканская маска, лице, белели зубы, влажно краснел язык.
– Вы очень симпатичный мужчина, – довольный его видом, сказал Аурелио. – Ходите так всегда. Вас будут любить африканки. Пора в дорогу.
Водитель красного «Форда», маленький, бритый наголо намибиец, помог полному Питеру загрузить в багажник кипы альбомов, коробки с карандашами, рулоны бумаги. Питер уселся на переднее кресло, рядом с шофером. Аурелио, подхватив автомат, угнездился на заднем сиденье. Рядом с ним устроился Белосельцев.
– Помолимся на дорогу, – обернулся к ним с переднего сиденья Питер, осеняя себя крестом. – Боже, спаси и сохрани верящих и любящих Тебя!
Ворота виллы открылись, и красный «Форд» выехал в город.
Они катили медленно по освещенным улицам. Несколько раз останавливались под фонарями. Проехали «Гранд-отель», задержавшись перед порталом. Демонстрировали себя, показывались тем, кто должен был заметить отъезд из города красной машины, тучного бородача на переднем сиденье, охранника с автоматом. Проехали освещенный центр, тусклые предместья, вырвались на открытое шоссе и помчались в ночном мягком шелесте.
Белосельцев тревожно всматривался в обочины. Но там, в темноте, размыто бежали кусты и деревья, не было видно огней, не было признаков человеческой жизни. Постепенно тревога отодвинулась, превратилась в едва ощутимое душевное смятение. Высохшая краска стягивала кожу лица. Рука касалась прохладной стали автомата. Мягко зеленели циферблаты на приборной доске. Темным массивом возвышалась впереди голова учителя Питера.
– Можно поспать, – сказал Аурелио. – На рассвете сделаем остановку, позавтракаем. Нас встретят проводники.
– А я уже почти задремал, – отозвался Питер. – Хорошо, когда темно и мягко шумит мотор.
Белосельцев пытался заснуть, но душевное смятение оставалось. Машина летела по ночному трансафриканскому шоссу Каир – Кейптаун, и ее шелестящий полет был неостановим. Обгоняя их, в ночном эфире несся сигнал, оповещавший о движении машины. Из укрытия на обочину выходили стрелки, клали на землю трубы гранатометов. Всматривались в ночь, ожидая далеких огней. И то, чему надлежало случиться, было неотвратимо.
Он увидел огонек зажигалки, осветивший смуглое лицо Аурелио. Красная бусина у его губ разгоралась, и тогда становились видны негроидные губы, приплюснутый нос, выбоина на щеке.
– Не спите? – спросил он Белосельцева. – Завтра будет тяжелый день. Надо немного поспать.
– Вы ведь тоже не спите.
– Я вспоминаю, как ночью мы уплывали на Кубу из Никарагуа на самоходных баржах. Впереди была неизвестность. Родина, дом, предстоящий бой и возможная смерть. Были предчувствия. Были надежды. Были звезды. Сейчас я стал старше, черствее. Но испытываю нечто похожее. С годами тело забывает усталость, раны, страдания. Но душа не расстается с предчувствиями, ими живет.
Красные нити летели в ночи за стеклом, словно трассеры, прочерчивали траекторию. Мягко ревел ветер в растворенном окне, бархатно касался лица. Они были вместе, рядом, в тесной капсуле, несущейся сквозь ночную Африку, соединенные на краткое время опасной хитроумной задачей, породнившей их.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу