Поль Авиньон - Диалоги пениса

Да, работенка у него на этой фабрике — не бей лежачего! Только надо быть поосмотрительнее, не сжигать свои корабли, хотя… Если что даже раскроется, можно повернуть ситуацию так, чтобы она способствовала дальнейшему его продвижению.

— Вам ведь она тоже нравится, господин директор-распорядитель?

— Нет проблем!

Лучше все же быть поосмотрительнее!

— А какого возраста была Элен?

— На десять лет моложе меня! Тогда, в Бостоне, она была одной из самых юных студенток, а я — одним из самых старших. Она впервые поступила в университет, а для меня это было началом новой ступени образования. Кстати, наша разница в возрасте в ту пору, наверное, явилась решающей для того, чтобы мы сделались друзьями, а не любовниками.

— Неважно, она вполне соответствовала определению «молодая любовница». У Розы тогда уже обвисли груди, не так ли? Получается, что ты в свое время женился не на Розе, а на ее теле. Когда тело одряхлело, а Роза постарела, ты счел, что контракт разорван. Выходит так?

— Какой ты язвительный! Раз я употребил такие выражения в разговоре с нашим другом Жераром, значит, у меня были на то причины. А Роза была удивительно хороша, вспоминаю об этом каждый день, глядя на картину Вифредо. А напоследок, позволь тебе сказать — ты просто мальчишка, невежда, и расуждаешь о том, о чем не имеешь ни малейшего представления.

— Ну так объясни мне, ты же знаешь все.

Роже хранит молчание, не давая ответа, он предпочитает, чтобы его собеседник выпутывался сам.

— А ты, Роже, разве не стал таким же одряхлевшим, как Роза, таким же постаревшим?

— Конечно, стал. Но человеку не дано самому видеть, как он стареет. Даже сейчас, у меня порой такое чувство, что за последние пятьдесят лет я ничуть не изменился!

— Зачем ты рассказывал пустую и надуманную историю о взаимном притяжении во имя достижения потенциальной нирваны? Это просто отговорка! Реальность такова: будь Элен старше тебя на двадцать лет, тебе бы никогда не захотелось на нее набрасываться.

— Мне об этом ничего не известно. А тебе — и того меньше. Но я не намерен ни лгать тебе, ни тешить тебя иллюзиями. Действительно, увидев ее обнаженной, в том гостиничном номере, я был ошеломлен ее формами. Упругая высокая грудь, длинные точеные бедра, плоский живот, круглые ягодицы, ее спина — все казалось мне словно созданным для моих рук. И мне стоило огромных усилий, чтобы не сравнивать ее фигуру с воспоминаниями о том, как выглядит Роза, выходя из ванной. Мы занимались любовью до самого утра. Я думал, что такого со мной больше не случится; у меня было впечатление, будто я заново родился!

— Что называется, седина в голову, а бес в ребро?

— Это был еще не тот возраст! Как вы скоры, господин Марсьяль, тотчас выносите приговор… Хотя, отчасти и так. Я вернулся в наш Бостонский Университет, я ухаживал за ней так, как, мне казалось, я уже не способен. Я оказывал ей мелкие знаки внимания, которые уже перестал оказывать своей жене. Мы вели эротические разговоры по телефону, через всю Атлантику. Знаешь, в 60-е годы болтать по телефону через Атлантику — это было острое ощущение! В наши дни такое кажется обычным, подумаешь, спутниковая связь. Словом, у меня было чувство, что я живу более насыщенно, что я сам стал героем романа, который мог бы теперь описать. Я словно утолял жажду, приникая к источнику молодости. В эти годы я много написал, книги того периода и поныне остаются для меня самыми дорогими. Элен стала моей музой. Каждый из нас находил другого красивым, умным, духовным.

— Браво! А не потому ли были хороши эти книги, что рядом с тобой каждый день находилась Роза, перечитывала их и нежно тебя любила?

— Марсьяль, хочешь покончить с рутиной — тогда потрудись научиться чувствовать, а судить — прекращай! Кто носит шоры, тот не видит ничего, кроме привычной своей колеи, тот не способен разглядеть все развилки, которые предоставляет ему дорога на каждом перекрестке! Заруби себе на носу — твое мнение обо мне очень мало для меня значит. И рассказываю я тебе обо всем исключительно по твоей просьбе, в надежде помочь тебе продвинуться вперед.

Наступает молчаливая пауза, она расставляет все по своим местам и примиряет стороны. Марсьяль закрывает глаза и снова овладевает собой:

— Прости! Но это сильнее меня. Слушая тебя, я представляю, как отец развратничает в грязных гостиничных номерах, а мать моя в это время гладит ему рубашки, со слезами на глазах. Ты спрашивал, что я чувствую, так вот знай!