Поль Авиньон - Диалоги пениса

В коробке лежат бумаги, написанные от руки, письма с загнутыми углами, читанные-перечитанные, документ, устанавливающий право собственности, пожелтевшие фотографии. На одной из них — обнаженная женщина, чуть смущенно улыбающаяся в объектив. При виде этой фотографии Полетту обдает ледяным душем. Ее женский инстинкт все объясняет лучше, чем рассудок…

На чтение этой переписки у нее уходит несколько часов. Жан Фабрис и на этот раз сохранил копию своих ответов. Из конвертов выскальзывают и другие фотографии, от них щемящая боль в ее груди еще усиливается. На одной карточке изображена любовная парочка на пляже, а вот та же женщина стоит, прислонившись к капоту автомобиля, вот она сидит на террасе какого-то кафе, вот снова обнаженная, но на другом побережье: где же это? А вот еще, укутанная, на балконе, на фоне заснеженного горного массива. Ее даже не назовешь красивой. К концу пятого письма Полетта уже не в силах сдержать рыданий.

Тринадцать лет двойной жизни, тринадцать лет лжи, отговорок, «служебных» поездок, тайных отпусков, а она, тем временем, экономила каждый сантим, поднимая на ноги четверых детей, которых родила от этого человека. Всматриваясь в одну из дат, она вспомнила — и ее точно обожгло каленым железом. Тысяча девятьсот семьдесят третий, именно в том году Жан Фабрис был в Каннах, под предлогом сопровождения клиента на сложных переговорах, она тогда отказалась от покупки того голубого платья, довольно смелого покроя, о котором мечтала, ей так хотелось надеть его и в нем отпраздновать возвращение Жана Фабриса. Вместо этого она купила по паре недорогой обуви двум старшим детям. За все эти долгие тринадцать лет, он подарил этой женщине квартиру, машину, оплачивал ее путешествия, ее платья, их совместные ужины при свечах. Верный своему пристрастию все хранить, он сберег даже счета из ресторана, билеты в кино, контракт об аренде прогулочной яхты в Сете… За тринадцать лет у Полетты не возникало ни малейшего сомнения, ни тени подозрения — а ведь та женщина жила в их городе.

С завтрашнего дня офис будет сдан в аренду, вместе с проклятым сейфом, вмурованным в стену не менее основательно, чем злокачественная опухоль, унесшая жизнь Жана Фабриса. Полетта сохранит коробку и ее содержимое. И никогда не расскажет об этом детям.

Однажды она наберется смелости и отправится по адресу, который проставлен на свидетельстве о собственности, оформленном на имя этой женщины. Она обнаружит, что на почтовых отправлениях по-прежнему появляется та же фамилия. Она определит этаж, высмотрит ее в окно и узнает — это она спускается со своей сумкой. Со старой хозяйственной сумкой, на колесиках, из английской пластмассы, свидетельствующей о непритязательности своей владелицы.

Да, это та самая взволнованная женщина, которая присутствовала на похоронах. Полетта заметила ее тогда, пока все проходили перед ней чередой, выражая соболезнования. Маленькая черная фигурка держалась в стороне, вцепившись в сумочку морщинистой рукой. Полетта задумалась, кто она такая, но мысль об этом вскоре вылетела у нее из головы.

Больше часа, украдкой, она следует за ней по рыночным рядам, под мелким ноябрьским дождем. Эта немногословная, молчаливая, неулыбчивая женщина кажется ей бесконечно одинокой. Всматриваясь внимательно, до боли в глазах, она обнаруживает смутное сходство с тем лицом на фотографиях из коробки. Обе они теперь превратятся в маленьких сгорбленных старушек. Обе любили одного и того же мужчину, от которого у нее, Полетты, четверо детей.

После тринадцати лет подполья и тайной любви, после бесконечных просьб жениться на ней, после обещаний Жана Фабриса развестись — эта женщина сама стала инициатором разрыва. И даже проявила благородство: после того, как сделала аборт, предлагала ему вернуть и квартиру, и машину, и платья, и драгоценности.

Полетта ощущает необъяснимое сочувствие к покинутой сопернице, выброшенной на обочину дороги. Согнутой под тяжестью своей сумки, сломленной одиночеством бесчисленных ночей, когда она оплакивала не появившегося на свет ребенка. Ее письмо о разрыве было написано двадцать лет назад.

И все же Жан Фабрис был добрым отцом и хорошим мужем, отзывчивым другом, лицом известным и почитаемым. И церковь на похоронах этого образцового человека была полна народу…

С высокомерием своих двадцати лет он презрительно взирает с балкона на этот загнивающий мир — о нем у него сложилось свое, особое мнение. Послеполуденный июльский горизонт загорожен уродливыми постройками. Таков поселок в одном из парижских пригородов, где он живет со своей матерью. Каждые двадцать лет заходит разговор о том, что домишки эти подлежат капитальному ремонту. В последний раз это происходило не иначе, как после его появления на свет, поскольку сейчас замызганы они так, что дальше некуда. Он засекает внизу, у дома 6 Б одного из их банды, состоящей из бывших учеников «класса дебилов» — так называли в коллеже класс со специальным уклоном, с начальной «механической» подготовкой, считалось, что там одни придурки. Но даже оттуда его вышибли.