Даниэль Орлов - Долгая нота (От Острова и к Острову)

— Это мы заметили, — хмыкнул Илюха.

— И не стоит иронизировать. Для меня это очень серьёзно. Заметьте, то, что я привожу девушек сюда, — это моё к вам абсолютное доверие. Я не считаю, что занятие сексом подразумевает герметичную отстранённость внутри социальной среды. Это же нормально, естественно, это определено анатомическими особенностями женского и мужского организмов. Стесняться заниматься сексом глупо. К чему это ханжество? Другое дело, если коитус излишне шумен, мешает людям сосредоточиться, заснуть или что-то ещё. Это я понимаю. Это нормально. Это как раз нормальная регуляторная функция общества — взять и сказать: «Андрей, потише, бля!» И Андрей услышит общество и сделает всё тихо как мышка, потому как охать и грохотать для того, чтобы насладиться друг другом, совершенно необязательно.

— А по-моему, Дрюня, ты разводишь здесь откровенное блядство и пытаешься его оправдать лажовой философией. У тебя так всё в кучу намешано, что даже непонятно, что тут нужно опровергать в первую очередь, — Илюха потянулся на кровати и взъерошил волосы.

— Ничего не надо опровергать. Хорошо. Допустим, что нет у меня никакой теории, а есть только ощущение того, что теория существует. Я её открываю эмпирическим путём. Провожу сложный, изнурительный, многодневный эксперимент на самом себе. Вы как будущие учёные, пусть и гуманитарии, должны отнестись к этому с пониманием.

— Нахал, — Илюха сел на кровати и смачно почесал загривок, — точно нахал. Но хрен с тобой, Дон Жуан. Трахайся ты сколько хочешь. Меня это, на самом деле, не касается. Валентин, тот вообще спит так, что его из пушки не разбудишь. Но только не грузи нас своими теориями. Скажи просто: люблю баб. И нормально! Это «люблю баб» мы понимаем. А как там это у тебя: «Герметичная расслоённость внутри среды»?

— Отстранённость, — поправил Воскресенский.

— Ну да, отстранённость. Это ты для этих баб, которых трахаешь, прибереги. Им лапшу на уши вешай. Мы с Валькой люди простые, из русской глубинки. У нас за герметическую расслоённость можно и по морде схлопотать на всякий случай.

— Вы чего, ребята, обиделись, что ли? Вам западло, что мне хорошо, что я люблю девок, а они меня?

— Как раз наоборот. Нас это радует, — Валентин спрыгнул с кровати и стал посреди комнаты, разминая позвоночник. — Мы ничего против мочалок твоих не имеем. А даже имеем «за», хотя, конечно, не в таких количествах. Мы, как бы тебе сказать, за честность в отношениях.

— Во-во, не звезди, короче, лишнего. И будет тебе в жизни счастье, Дрюня, — заржал Илюха.

— Ребята, я не понял, — Воскресенский отодвинул сковородку. Лицо его выражало недоумение.

— Хорошо. Объясняю. — Илюха тоже вылез из кровати, нашарил в кармане висящих на стуле брюк сигареты и уселся на подоконник. — Это комната — такая же твоя, как и наша. Ты имеешь права в ней находиться. Мало того, ты имеешь право делать в ней всё, что тебе заблагорассудится, в пределах разумного. Хочешь трахать баб? Трахай баб. Хочешь трахать мужиков — трахай мужиков, хотя лично меня вырвет.

— Тогда в чём дело?

— Дело в том, что не надо уподобляться большевикам и подводить теории под весь бардак, который творишь. Будь проще. И не кривляйся перед друзьями. Мы тебя всё равно видим насквозь.

Воскресенский после того разговора не появлялся месяца два. Потом стал приходить снова, но теперь к каждой размалёванной дурочке прилагалась бутылка бренди «Слънчев бряг» или пара бутылок «Ркацители», которые тот со значением выставлял на стол. У друзей это называлось «Воскресенский пришёл герметично расслаиваться». К весне он женился на забеременевшей от него носатой студентке МИСИ и приходить перестал. Теперь Воскресенеский был женат уже в четвёртый раз. В активе у него имелось трое детей, что серьёзно подрывало бюджет семьи нынешней. Последняя жена — Лариса, которую Валентин видел всего один раз — на свадьбе и которая Валентину категорически не понравилась, пилила Воскресенского, закатывала скандалы и ревновала. Как назло, работали они вместе. Мало того, Ларису недавно назначили директором департамента, то есть Андрюшкиным начальником. По этому поводу Воскресенский много пил, ходил с серым лицом и частенько приезжал к Вальке с Ольгой жаловаться на жизнь.

— Человек в браке фатально несвободен, — говорил он, налегая, на приготовленный Ольгой обед, — брак лишает человека социальной альтернативы. Он посягает на самое личное, что у него есть и чем он, по сути, даже не может управлять — на либидо. Запад придумал синенькие таблетки не для того, чтобы мужчинам было хорошо. Это чистой воды лукавство, направленное на сохранение брака, в то время как этот институт переживает один из самых фатальных своих кризисов за всю историю постхристианского общества.