Марио Льоса - Похвальное слово мачехе

– Тебе ничего не нужно, Мария.

Может быть и так. Что же делать, если я такой родилась: жизнь мне мила, мир кажется прекрасным, все я принимаю таким, какое есть. Можно сказать, что я глупа или проста. Конечно, но все равно я всегда избегаю сложностей. И все же есть у меня мечты: хочется, к примеру, чтобы козочка моя никогда не умерла. Когда она лижет мне руку, я от одной мысли, что ее когда-нибудь не станет, чувствую, как сжимается у меня сердце. Как плохо страдать! Мне бы хотелось, чтобы никто никогда не страдал.

Юноша говорит странные, нелепые слова, но голос его столь мелодичен и робок, что я не решаюсь засмеяться. Он говорит, чтоб мы были благословенны, я и плод чрева моего. Да, так и говорит. Может быть, он колдун? Может быть, этими словами он снимает или наводит заклятье? На кого? С кого? Я не решаюсь спросить. И в ответ ему я только и могу пролепетать то, что говорю родителям, когда они меня наставляют и журят:

– Хорошо, господин мой, я сделаю все, что мне положено, – и испуганно прикрываю руками живот. "Плод чрева моего" – это значит, что у меня будет ребеночек? О, как бы я была счастлива. Хорошо бы мальчик – такой же сладостный и таинственный, как тот юный незнакомец, который приходит ко мне.

И я не знаю, горевать ли мне или радоваться этим его приходам. И я предчувствую, что теперь жизнь моя изменится. А как изменится? К добру или к худу? Почему посреди ликования, что охватывает меня, когда я вспоминаю нежные речи этого юноши, вдруг томит меня страх, и чудится, будто разверзается под ногами земля, и в глубинах ужасной бездны, куда должна я прыгнуть, ждут меня жуткие чудовища?

Очень красивы его слова, но непонятны. "Необыкновенная участь, сверхъестественный жребий". О чем это он? Я ведь по природе своей склонна как раз к самому обыденному, к такому, как у всех. Все, что выходит из ряда вон, все, что непохоже, всякое движение или действие, которое нарушает обычай или обыденность, мне претит, вселяет в меня растерянность. Когда кто-нибудь рядом со мной ведет себя вызывающе или нелепо, я густо краснею, я сострадаю ему. Мне хорошо и покойно, только когда я знаю наверное, что меня не замечают.

– Мария так скромна, что кажется просто невидимкой, – так шутит со мною соседка моя, Рахиль.

И мне по нраву эти шутки; да, для меня быть незаметной – это счастье.

Однако это вовсе не значит, что я не умею чувствовать и мечтать. Просто меня никогда не привлекало необыкновенное или сверхъестественное. Я слушаю подруг и дивлюсь: они хотят путешествовать, хотят, чтобы у них было много невольников, хотят выйти замуж за царя. Я стесняюсь таких мечтаний. Что бы делала я в чужих краях, где люди не похожи на нас, где говорят на непонятном языке? А уж какая царица вышла бы из меня… смешно и подумать: стоит кому-нибудь незнакомому заговорить со мной, как я теряю дар речи, а руки начинают дрожать. Я только и прошу от жизни что честного мужа, здоровых детей и спокойного существования – без голода, без страха. Что понимает этот юноша под "необыкновенным"? Застенчивость моя не дает мне ответить ему, как должно: "Я не готова к такому, я не та, о ком вы говорите. Пойдите лучше к Деборе-красавице или к умнице Рахили. Как можете вы объявлять мне, что я стану царицею над людьми? Что мне будут молиться люди на всех языках и что имя мое звездой по небосклону прочертит и осветит века? Вы ошиблись, господин мой, вы зашли не в тот дом и обратились не к той девушке. Я слишком ничтожна для такого величия. Меня ведь почти нет".

Прежде чем уйти, юноша наклонился и поцеловал край моей одежды. Через мгновение я увидела его спину: она отсвечивала радугой, словно бабочка сложила свои крылья.

И вот он ушел, оставив меня в сомнениях. Почему обращался он ко мне "госпожа" – ведь я еще не замужем? Почему именовал меня царицей? Почему в глазах его заблестели слезы, когда он предрек мне, что я буду страдать? Почему назвал меня, девицу, матерью? Что произойдет? Что случится? Что будет со мною после того, как побывал у меня этот гость?

– Неужели, Фончито, тебе никогда не бывает совестно? – неожиданно спросила Хустиниана. Она собирала, складывала и вешала на спинку стула раскиданную как попало по всей комнате одежду.

– Совестно? – удивленно прозвенел хрустальный голосок. – За что?

Горничная, наклонившись, чтобы поднять с пола красно-зеленые клетчатые носки, посмотрела на него в зеркало стенного шкафа. Альфонсо сидел на краешке кровати и надевал пижамные штаны. Хустиниана видела его белые стройные ноги с розовыми пятками, видела, как он шевелил, словно делая гимнастику, всеми десятью пальцами. Глаза их наконец встретились, и мальчик сейчас же улыбнулся ей.