Айрис Мердок - Бегство от волшебника

Два дня вечерние газеты пестрели заголовками «Министерство внутренних дел покрывает нелегальных работников не без помощи ОЕКИРСа», «Депортировать нелегальных мигрантов — требует член парламента!» На второй день шумихи Роза, придя домой, обнаружила, что Стефан Лисевич исчез. Испарился, не оставив в доме ни малейшего намека на свое пребывание. Роза обрадовалась, но как-то тускло. После встречи с Мишей Фоксом она и так едва замечала Стефана. Она увидала Мишу — и Стефан оказался вычеркнутым из ее жизни. Совсем другие вопросы теперь не давали ей покоя. Словно отмотали назад ленту лет, и померкшие тревоги вновь ожили: что Миша задумывает? о чем Миша на самом деле думает? чего он ждет от нее? как ей с ним себя вести? И что сильнее всего поразило Розу — это его настойчивое стремление говорить о Питере Сейуарде, более того, о привязанности Питера к ней!

Накануне встречи с Мишей Роза полагала, что готова ко всему. Готова к обиде, готова к унижению. Но и — к встрече, наполненной страстью, возможно, даже к возобновлению прежних отношений. Хочется ей этого или нет, Роза для себя не решила. Как бы там ни было, этого не произошло. Но случилось иное: ей показалось, что Мише хочется, чтобы она приняла ухаживания Питера Сейуарда — хотя ничего, неопровержимо указывающего на такое его желание, сказано им не было. Так чего он желает на самом деле? — размышляла Роза. Может, запереть нас с Питером накрепко в одной клетке? Ее вдруг осенило, что она ничего не знает об отношениях Миши и Питера. А может, наоборот, Миша хочет отдалить ее от Питера, возбудить в ней неприязнь к нему, пробудить сомнения: а действительно ли с Питером она должна связать свою судьбу? Нет ли тут стремления просветить ее насчет ее же истинных чувств?

А каковы же были ее истинные чувства? Результатом нежной заботы Миши о Питере стала крайняя неприязнь, с которой Роза теперь думала о Сейуарде. Она сознавала, что это глупо и бесчестно, но ничего не могла с собой поделать, хотя ее не оставляло подозрение, что именно этого Миша и добивался. И тогда она постаралась возбудить в себе чувства прямо противоположные. Прошло еще немного времени, и она начала упрекать себя в том, что уделяет несообразно много внимания этим вещам и что наверняка Миша ни к чему такому и не стремился; но тут же возникало новое возражение — на том основании, что, насколько ей было известно, во всех поступках Миши всегда присутствует некий тайный смысл. Он перерезает нити, связывающие меня с другими людьми, вдруг поняла она; он отсекает мне пути бегства. Итут в ней окончательно померкло сожаление, что она обратилась за помощью к Мише. Ведь разницы никакой нет. Беги к нему или от него — итог один.

Все эти мысли вращались у нее в голове, когда она сидела у постели брата, заболевшего какой-то загадочной болезнью. Он лежал беспомощный, как ребенок. Его мучил страшный озноб, и время от времени начинался бред. Сейчас он находился в тяжком забытьи. Доктор не мог поставить точного диагноза, но объявил, что опасности для жизни нет, посоветовал не беспокоить больного и все время следить за его состоянием. У Розы были свои предположения насчет причин болезни Хантера, настолько, однако, фантастические, что она предпочла не делиться ими с доктором.

Разгоревшийся в Парламенте скандал по поводу ОЕКИРСа поверг Хантера в шок. До чего странно, что это произошло именно сейчас, твердил он про себя. Но триумф над Лисевичем омрачился подозрением, что поляк наверняка считает его, Хантера, во всем виноватым и, конечно же, захочет отомстить. Хантер стал опасаться за свою жизнь: угрозы, высказанные Стефаном тогда, ночью, казались ему вполне реальными. Хантера начали преследовать ночные кошмары — он слышал, как поляк крадется по лестнице, подбирается к дверям его комнаты. А еще ему снился Кальвин Блик, демонстрирующий сотни снимков, на которых Роза была запечатлена в черных чулках. Из этих мрачных бредовых странствий Хантер возвращался, пробуждаемый болью в обожженном лбу, по-прежнему сильной. Чувство, что кожа на лице вся целиком стягивается к отверстию во лбу, не покидало его ни днем, ни ночью (в минуты, свободные от ужасных снов). В отчаянии Хантер схватил ножницы и состриг свои светлые волосы вплоть до макушки, после чего ему стало неловко выходить на улицу. От всего этого он и заболел.

Сейчас он медленно пробуждался ото сна. Комната была наполнена светом и тьмой, разделившимися в виде резких пятен. Свет резал глаза, а тьма угнетала, казалось, что в ней прячется много каких-то пугающих существ. Одно из них, Хантер чувствовал, поместилось у него на груди. Спустя какое-то время он понял, почему свет такой яркий — это же дневной свет, а не электрический. А сколько сейчас времени? — подумал он. Теперь тьма сгустилась в одном месте комнаты, в углу, и постепенно становилась похожа на какого-то громадного черного паука. Одной лапой чудовище прикасалось к постели больного, вызывая в нем непрерывную дрожь. А на той половине, где оказался свет, Хантер видел сидящую женщину. Это была его мать. Но смотрела она не на него, а в окно. Черные волосы, кое-как сколотые, рассыпались по шее. Он часто видел ее такой. Она хмурилась. И вдруг еще кто-то оказался в комнате, и голоса захлопали крыльями над его головой. Захлопали беззвучно, будто на экране пропал звук. А потом звук прорвался… оглушительный, й тут же снова снизился до шепота. Хантер лежал неподвижно и прислушивался.