Ежи Анджеевский - Идет, скачет по горам

— Он бесподобен, этот Антонио! — восклицает старая княгиня д'Юзерш, — он способен себя вести как шестнадцатилетний мальчишка.

— Вот именно! — гнусаво подхватывает Уильям Уайт, — но я лично скорей бы сказал: как старый сатир.

— О, одно не исключает другого, дорогой мистер Уайт. Не знаю, как вы, но я б никогда не смогла вообразить сатира, в котором при известных обстоятельствах не проявляется что-то мальчишеское. И наоборот — разумеется, если мальчик обладает определенными достоинствами.

Клуар — руки в брюки и слегка покачиваясь на носках, словно собираясь пуститься в пляс:

— Надо понимать, старик продемонстрировал нам то, что в былые времена называлось сценой ревности?

— Я только и ждала, пока вы подадите голос! — выкрикнула княгиня. — Вам, юный варвар, конечно, неведомо чувство ревности?

— А что это такое? С чем его едят?

— Ну как? — понизив голос, спрашивает Ноден.

— Ты прав, — громко отвечает Уайт. — Я согласен. Это то, что нужно. Попадание в яблочко.

— Перестаньте болтать глупости, молодой человек, — говорит старуха д'Юзерш, — лучше всерьез поразмышляйте над поучительными казусами Истории.

Тут в разговор вмешивается Поль Аллар, только что присоединившийся к обществу:

— Что я слышу, княгиня? Вы решили давать этому баловню судьбы уроки истории? Потрясающе! С чего ж вы начнете?

— А как бы вы, человек премного в этой материи искушенный, поступили на моем месте?

Аллар окидывает молодого актера внимательным взглядом.

— Я бы начал с рая.

— Чудесно! Я воспользуюсь вашим советом. А что вы на это скажете, дерзкий варвар?

— Кого мне предстоит сыграть: Еву, Адама или змия?

— Лучше всего яблоко, — чарующе улыбается Аллар.

— Нет! — протестует старуха. — Не думаю, чтобы молодому человеку по душе пришелся такой насильственный раздел.

Тогда Клуар, еще живей раскачиваясь на кончиках пальцев:

— А почему бы и нет? Яблоко содержит кучу витаминов и легко делится на части.

А Ноден:

— Жан! Простите, княгиня, но прежде чем Клуар будет разделен и съеден, мне б хотелось сказать ему пару слов. Жан, позволь на минуточку.

И, когда они вместе с Уайтом отходят к закрытой со стороны улицы витрине, снимает очки и, протирая их, говорит:

— Послушай внимательно, Жан.

— Слушаю. Ох, мистер Уайт, до чего ж вы высокий! Хотел бы я быть таким, как вы!

Уайт толкает локтем Нодена.

— Слыхал? Ведь это первая фраза, с которой должен начаться диалог мальчика с тем типом. Фантастика!

Но Клуар не понимает, в чем дело, поэтому его бегающий взгляд становится настороженным.

— Жан, — говорит Ноден, — у меня есть для тебя новая роль.

— Да? По улицам много шляться?

— Прежде всего много работать. Речь идет о театре.

Невероятный, но совершенно очевидный факт: бледное лицо Клуара до корней волос заливается румянцем.

— К октябрю я должен подготовить прапремьеру новой пьесы Уайта. Три персонажа. Одного сыграешь ты.

Румянец на лице Клуара приобретает такой интенсивный оттенок, что кажется, из-под кожи вот-вот брызнет кровь.

— Нет, — бормочет он, чуть запинаясь, — не может быть. О Боже! никогда не поверю. Неужели это правда, мистер Уайт?

— Если вам подойдет роль.

— Ой, наверняка подойдет! — Жан говорит все быстрее и все сильней запинаясь. — Если Робер хочет меня взять. Он знает. И вы согласны? О Боже, я буду играть в настоящем театре, буду ходить по сцене, говорить перед живыми людьми… Робер, снится мне это, что ли? Такое счастье! Извините, но я, пожалуй, проедусь.

И, не прощаясь, бросается к двери, распахивает ее и исчезает. Почти тотчас же с улицы доносится шум мотора.

— Он очень быстро ездит? — спрашивает Уайт.

— У него отличная реакция, — отвечает Ноден. — Все будет в порядке.

Уайт почесывает кончик носа.

— Кажется, образ этого парня мне придется основательно обдумать. И девушки тоже.

— Ба! — на это Ноден,

— Что случилось? — подходит к ним Аллар. — Вы сказали ему что-то обидное?

— Наоборот, — говорит Ноден.

— Он вернется?

— Боюсь, что нет. Он просил на всякий случай перед всеми за него извиниться: вспомнил про какое-то неотложное дело.

— Наконец-то можно глотнуть свежего воздуха, — говорит Ортис, когда, по-прежнему держа Франсуазу за руку, выходит на улицу. — Ты очень устала?

— Да нет же! — отвечает она тихо и с той же мягкой интонацией, которая так поразила его и взволновала в первую ночь, — нисколько я не устала.