Андрей Донцов - The офис

– Не заводись, ты прожил здесь два года. Думаешь, мне легко будет после твоих спектаклей? На меня уже смотрят как будто я эфиоп, больной СПИДом.

Сергей Валерьевич все-таки хлопнул себя со всей силы по лысому лбу.

Как же можно было не поверить интуиции. Что все это розыгрыш. По его глазам было видно, еще на пленке, когда он кидался пакетиком чая в баб или придумывал рифму… Глаза – все время смеялись. И не было в них безумия. Почему, если странно – так, значит, сразу безумие? А если элементарно кто-то ржет над вами?

За какими-то последними бумагами он зашел в понедельник часов в десять. Когда все сонные слонялись вокруг своих рабочих мест и настраивали себя на очередной недельный трудовой марафон.

Зашел так же бодро и уверенно, как появился здесь в первый день. Стройный, подтянутый, обаятельно улыбаясь и здороваясь со всеми, кто встречал его полным безумного удивления и ужаса взглядом.

Основная верхушка предприятия, конечно, была предупреждена Сергеем Валерьевичем еще в выходные о спектакле, который разыграл с ними шеф.

Прошмыгнул в свой бывший кабинет, перекинулся парой слов с новым генеральным и поспешил вниз к машине, к дорогой марке «БМВ» c московскими номерами.

Народ, весь более или менее разумный и не впавший в пожизненную трудовую апатию, прилип к окнам, глядя, как он садится в автомобиль.

Казалось, не было ни одного пустого окна, обращенного во двор. В каждом виднелись застывшие в изумлении лица.

«Неужели сам за рулем до Москвы, полтора дня ведь дороги», – изумился Сергей Валерьевич, чувствуя, как горло перехватило острой незнакомой доселе болью.

Перед тем как сесть в машину, уже открыв было дверь, шеф резко повернулся и оглядел пристальным взглядом свой маячивший в окнах коллектив.

Кто-то в испуге спрятался вглубь помещения, опасаясь какой-нибудь новой выходки с прощальным пиротехническим душком.

– Anyone in here understands English? [2]– зычным голосом спросил уже бывший директор. – Anyone in here understands English? – повторил он еще более громко и требовательно.

Во всех его движениях чувствовалась такая мощная энергетика, словно боевой командир поднимает в последний бой свое уставшее и ни во что не верящее войско.

Кому было плохо слышно, распахнули форточки и фрамуги. У многих они были открыты и до этого.

– We shouldn’t forget about rock and roll and sex. They want to turn us into machines in this office! But we will be drinking, smoking, fucking and playing rock! Right? Wouldn’t we? World will not turn into a prison for us, right? [3]

Он оглядел еще раз застывшие в изумлении лица, не понимающие в большинстве своем ни слова.

И только буквально прилипшая к стеклу лицом секретарша Ирина вдруг резко крикнула ему в ответ:

– We understand you! Мы понимаем вас!

Он улыбнулся, послал Ирине воздушный поцелуй с грациозностью, которой могли позавидовать Алек Болдуин, Ричард Ги р и Дэвид Духовны, повернулся и сел в машину.

Чтобы через сорок часов быть в своей Москве.

– Ты чего с таким лицом, Валерьич! Чего он там нашей Ирке кричал, не знаешь?

– Горло что-то болит.

После окончания всей этой истории Сергей Валерьевич болел две недели ангиной.

За это время на заводе появился новый шеф. О старом надо было замолвить и пару добрых слов. Он давал своим бывшим подчиненным в Москве очень лестные характеристики. Вместо возможного увольнения, о котором втайне Сергей Валерьевич очень даже беспокоился, ему дали возможность взять в подчинение одного человека. Сергей Валерьевич быстро разыскал по своим каналам шустрого питерского паренька Андрея, который, женившись, почему-то решил остаться в их городе.

Паренек выходил на работу уже завтра, а самому заместителю генерального директора по безопасности посоветовали воздержаться еще дня три-четыре, а лучше вообще съездить к морю – иммунитет был, говорят, ни к черту.

До моря было далеко. Своих дел хватало.

Сергей Валерьевич позвонил на работу Станишевскому. Сегодня была первая планерка руководителей в переговорной на втором этаже. Не терпелось узнать подробности.

У Станишевского настроение было и не плохое, и не хорошее – никакого не было настроения. Он, зевая, процедил в трубку одно слово: «Ску-у-кооо-таааа». И затем повторял его на разный манер с поводом и без повода.

«Ну, у вас скукота – а я дачу дострою», – сказал про себя Сергей Валерьевич, повесив трубку.