Андрей Донцов: The офис

– Ваши люди?

– Ну, может, и не наши… изобрели… вопрос, кто пользуется и сколько хранится информация после того, как кто-то пожелал удалить свой аккаунт. И у кого есть доступ к удаленной информации. Понимаешь, что главное? Вот смотри: Полина Бухаревская. Видишь… Посмотри на фотки… А вот она же, но с цепями…

– Думаешь, тоже она?

– Ну а кого она еще так подвесит… А вот набираем в поисковике. Полина Бухаревская. Группа художников-пропагандистов, арт-экстремизм… Арест. Видал, даже арест! Это до чего ж нужно довыступаться, чтобы оказаться за решеткой не из-за политических, а из-за культурных убеждений? Акция в тюрьме.

– Да. Влип наш шеф. Эта фурия вышибет ему последние мозги…

– О, гляди: «Начались съемки некоммерческого альтернативного фильма по сценарию молодой поэтессы Полины Бухаревской, известной в своих кругах неординарным и экспрессивным поведением. Фильм под названием „Распятый Маяковский“ откроет совершенно иной взгляд на жизнь известного своими странностями поэта. По словам самой Полины, сцен художественного эпатажа такого уровня еще не снималось на постсоветском пространстве. Это станет откровением для самой продвинутой арт-хаусной молодежи, не говоря уже о простом зрителе, до которого, как она надеется, фильм все-таки не дойдет».

– А че за фильм, ты не слышал, Валерьич?

– Да брось ты… Начали как обычно, через три дня деньги закончились и все похерилось. Вон гляди: «Сама Бухаревская собирается сыграть подругу поэта Лилю Брик, личность тоже неординарную и весьма колоритную…»

– Да. Хороша пара. Интересно, отучит она его от уринотерапии?

– Такая сама хлестать начнет и запивать портвейном, у нас в армии баба была…

– Слушай, ладно, Валерьич, мне надо в четыре план отправлять… я зайду к тебе вечерком. Спасибо! Интересная информация, будем ждать новых чудес в нашем бизнесе. Сколько там осталось нам отбывать срока?

– Пустяки. Одиннадцать месяцев.

Группа людей собралась у секретаря перед приемной генерального. Выходит директор по производству и с изумлением смотрит на Сергея Валерьевича, словно это тот только что вылизал сам себе плешь длиннющим как у змеи языком или учудил что-нибудь в этом роде. Все бросаются к производственнику.

– Ну что? Что?

– Действительно, того… стихами говорит… под этого – под Маяковского…

Сергей Валерьевич толкнул в кабинет Станишевского, для поддержки похлопав его по плечу. Сам проник за первые двери и застыл перед вторыми в своеобразном предбаннике, чрезвычайно удобном для подглядывания. Станишевскому нужно было подписывать договор с подрядчиком по организации корпоративного праздника. Сам Сергей Валерьевич протиснулся за его широченной спиной как опытный разведчик.

Шеф метнул на них острый, полный творческого энтузиазма и энергии взгляд. И продекламировал, довольный то ли своей интонацией, то ли только что придуманной галиматьей:

Шеф подмигнул Станишевскому и жестом показал, чтобы он положил бумагу на стол. После того как договор оказался перед ним, он, как ни в чем не бывало просмотрев его, поставил подпись на последних страницах.

Когда шеф вручил договор Станишевскому, взгляд его в какой-то момент вспыхнул безумным огоньком, и он прокричал, буквально брызжа слюной:

Здесь на какое-то мгновение генеральный призадумался и, мучительно наморщив лоб, потер его ладонью. Затем продолжил, осененный рифмой и чрезвычайно довольный:

Он застыл в немом вопросе, словно ожидая похвалы за то, как он ловко выкрутился из довольно щекотливой ситуации поэтического тупика.

Станишевский, пятясь к двери и улыбаясь, промямлил: «Уже иду» и пулей вылетел в коридор приемной.

Там он подмигнул уже вышмыгнувшему Сергею Валерьевичу, и они удалились курить к нему в кабинет.

Переговорная на втором этаже в первом крыле. Еженедельная планерка. Вся команда руководителей в сборе.