Андрей Степанов - Бес искусства. Невероятная история одного арт-проекта

– Да не о том вы говорите! – прервал ораторшу на полуслове Беда Отмух. – Вы что думаете, Кондрат от вашей скульптуры покается и добрыми делами займется? Да разве вы не видите, что он черт?! Настоящий демон, понимаете?!

– Вот и я говорю: ч-ч-ч… – мелко закивал Пухов.

Другие художники молчали и с недоумением ждали продолжения.

– Ты погоди, не горячись! Объясни по-русски, – попросил Шашикашвили.

– Да что тут объяснять? Глаза откройте! Кондрат Синькин – это зло во плоти. Сатана в человеческом обличье. И правильно ты его вылепил, товарищ, правдиво, хотя и в виде аллегории. Да-да, так бывает! Зло иногда спускается на землю в самом прямом смысле. И борьба с ним может быть только одна – экзорцизм.

Недоумение на лицах художников стало сменяться выражением сочувствия.

– Боря не просто так говорит, – выступил вперед Пикус. – Он сам все видел! Вы в глаза ему загляните – сразу все поймете. Человек к вам прямо с того света пришел.

Толпа отпрянула, один лишь Пухов не испугался: он подошел поближе и всмотрелся в лицо Беды.

Повисла пауза.

– Н…ну, не знаю, – сказал наконец Илья Ильич. – Вроде не врет. Что-то было с ним такое. Так кто, ты говоришь, К-кондрат?

– По званию – демон второй категории. А по должности – директор по развитию и реструктуризации.

– Чего структуризации?

– Ада, чего же еще? Порядок он там наводит.

– В аду? Порядок?

– Да. Порядок там идеальный.

– В аду?

– Да. Точнее – в аду современного искусства. В контемпорари-аду. Адо́в же много… То есть а́дов…

Если до сих пор художники слушали сочувственно, то теперь они смотрели на Беду с нескрываемой жалостью.

– Вот и еще жертва фашиста этого, – вздохнул Сенокосов. – Тронулся умом парень. И сколько их таких еще будет?..

Все смолкли и посмотрели на председателя.

– Я думаю, достаточно, – поднялся Редька. – Пора сворачивать дискуссию. Кондрат Евсеич, конечно, зло, но это не повод впадать в мистику. Обойдемся без поповщины. Нет никаких чертей!

– Ну, не скажи, – покачал головой Сенокосов. – Есть многое на свете, друг Андреич, чему тебя не учили на курсах повышения квалификации.

– Вот за… закопают – тогда поймешь, – пообещал Пухов.

– А может, батюшку позвать?

– Мать вашу! – раздалось вдруг под самым окном, а следом послышался такой звук, будто кто-то грохнул о стену литровую путинку.

Художники вскочили с мест.

– Что там? Штурм?!

– Валька! Держись за мной!

– Ах, суки!

– Все по местам! – скомандовал комбат Редька. – Действуем, как договаривались! Позывной «Борщ», поднимай знамя!

Шаманов-Великанов кинулся к веревке, выходившей в форточку.

Над ПДХ взвился флаг: пейзаж Исаака Левитана «Золотая осень».

Художники быстро разобрались по боевым постам, встав у окон. У каждого в руках оказалось какое-то оружие: привезенные с дач грабли, лопаты, тяпки, секаторы. Имелось и кое-что из художественного арсенала: большие квачи, клеевые пистолеты и аэрозоли.

Редька вышел на балкон, готовясь подать сигнал.

Однако то, что он увидел, заставило его опустить руку и произнести: «Отставить!» Вместо того чтобы штурмовать крепость, бесы спокойно раздевались на примыкавшем к ПДХ песчаном пляже, прямо под статуей своего вождя.

Художники столпились на балконе.

– Раздеваются!

– Смотри, лысый трусы снимает!

– И бородатый тоже!

– Во брюхо, да? Ни фига не видно.

– Пивной народ! Ты глянь, сколько ящиков привезли.

– И этот снимает! И тот! И вон та девка тоже!

– А она ничего.

– Здоровая больно. Я раньше таких доярок к каждой выставке делал.

– Загорать, значит, пришли, сволочи…

Загорать хушисты решили у подножия монумента. Голые и бесстыжие, они хлестали пиво из бутылок, с громким хохотом ныряли с уступа в озеро и орали, призывая союзных художников присоединяться к своему веселью.

На призывы никто не отвечал, а возмущение общественности скоро нашло выход:

– Андреич, а ну живо звони в полицию. Они же голые! Хулиганство чистой воды.

Редька набрал номер, представился и кратко обрисовал ситуацию.

– Не видим нарушения, граждане, – лениво ответил ментовский голос.

– Не видите? Так приезжайте и посмотрите. Голые и пьяные в общественном месте. Выражаются.

– Ну и пусть выражаются. В особой зоне дозволяется.

– В какой еще зоне?

– У вас там объявлена временная автономная зона. Погодите, я вас сейчас переключу на Министерство культуры, они лучше объяснят.

Услыхав про Министерство культуры, Пухов выхватил трубку и завопил: