Самид Агаев - Седьмой Совершенный

Имран подметал, не поднимая головы и не реагируя на оскорбления, доносящиеся из камер, но среди потока ругани он вдруг услышал свое имя. Не веря своим ушам он скосил глаза, наклонил голову и увидел в сумраке окошка чей-то горящий взор.

— Имран, это я — Ибрахим, рад видеть тебя в добром здравии.

Имран вздрогнул и оглянулся. Надзиратель о чем-то лениво беседовал со стражником, стоящим у ворот.

— Здравствуй, — через силу произнес он, ему было тяжело разговаривать. Чувство вины тяготило его. Тяжесть предательства сковала язык. Как он надеялся избежать этой встречи.

— Где ты сидишь? — спросил Ибрахим.

— Там, — неопределенно повел головой Имран.

— А меня, видишь, под землю запрятали. Тебя допрашивали?

— Да.

— Ты что-нибудь сказал им?

— Нет.

— Хорошо. Меня скоро отправят на золотые прииски. Говорят, это верная смерть, одни рабы там работают. Если мне не удастся бежать, дело будет плохо. А если тебе повезет, помни о своем обещании.

— Да, конечно, хотя вряд ли я отсюда выберусь, — сказал Имран.

— Послушай, говорят, где-то здесь отсиживается Кахмас, провокатор, который был на собрании. Ты случайно не видел его?

— Нет.

— Ему вынесен смертный приговор нашей организацией, ему и сахиб аш-шурта.

— Эй ты там! — возмущенно завопил надзиратель. — С кем ты там разговариваешь?

— Кто, я? — переспросил Имран, он остановился и поднял голову.

— Ты, овечий хвост, сын блудницы. Ну-ка, подойди сюда.

Имран подошел и сказал с ненавистью, глядя в глаза надзирателю.

— Не смей оскорблять мою мать.

— Ах ты, негодяй! — изумился надзиратель, занося кулак над головой заключенного. Имран перехватил руку и сжал ее у запястья. Ударить тюремщика он все же не посмел. Надзиратель свободной рукой вцепился в одежду противника. Так они стояли и толкались, под хохот и улюлюканье арестантов, пока стражник не подошел и не треснул Имрана по голове свободным концом алебарды. Имран упал под общий смех, увлекая за собой надзирателя. На крик стражника из дежурного помещения прибежали несколько человек из тюремного персонала и разогнали всех работающих по камерам.

Разговаривая с хозяином кайсары, Ахмад Башир понял, что известие о его отставке распространяется очень быстро. Не было обычного подобострастия. Он переехал в гостиницу на следующий день. Прислугу пришлось отпустить, он взял с собой только Анаис. Близость с ней не утратила еще своей новизны, и это скрашивало дни, которые он переживал.

Тяжелым испытанием было оставаться в городе после утраты власти. Осведомители сразу перестали здороваться с ним. Бывшее подчиненные делали вид, что не узнают его и старались при встрече с ним отвернуть голову. Хуже всего было то, что деньги таяли с неимоверной быстротой. Каждое утро Ахмад Башир ходил к начальнику почты, к бывшему сотрапезнику, но тот разводил руками. Письма из Багдада не было. После визита на почту Ахмад Башир покупал у подпольного торговца спиртным кувшин вина и возвращался в номер, где тонкие стены были не в силах сдержать крики Анаис. Ахмад Баширу было неловко, он не раз просил девушку не кричать, но рабыня, смеясь, говорила: «Я не могу не кричать, когда чувствую в себе эту штуку. Меня просто распирает». Ахмад Башир ухмылялся и засыпал. О пропавших деньгах он старался не думать. Лишь иногда, просыпаясь в мрачном расположении духа, лежал, вынашивая планы мести своей бывшей жене. Деньги вскоре закончились, и хозяин кайсары потребовал освободить занимаемую комнату. Ахмад Башир не стал спорить, связал пожитки, взял Анаис за руку и отправился в караван-сарай. Здесь можно было жить в кредит, уверив хозяина в том, что ждешь товар с караваном. Ахмад Башир не стал врать про караван, все равно бы ему не поверили. Он сказал, что ждет денежный перевод из Багдада, и из последних монет оплатил две ночи. Условия здесь были хуже. Лошади, верблюды и прочая живность были стреножены прямо во дворе, под окнами гостевых комнат, и в любое время дня и ночи оглашали окрестности ревом, не говоря уже о запахе, который исходил от них. Но делать было нечего. Ахмад Башир оставил Анаис и отправился бродить по городу. Многие из тех, кто раньше платил ему мзду, показывали на него пальцем, он чувствовал это спиной. Ахмад Башир зашел к Бургину и одолжил у него несколько динаров. Бургин был умен, он не изменил своего отношения к бывшему начальнику, Ахмад Башир уважал Бургина.

— Я верну тебе долг, — заверил Ахмад Башир.

— Ничего, — сказал Бургин, — жизнь — это шахматы: черная клетка, белая клетка.