Альберт Лиханов - Невинные тайны

— Было! — удивленно кивнул Павел.

— Ну вот! Потом пришло время, и у яблони первые листочки развернулись. Это отроческая любовь, как у Зины с Женей. Потом расцветет человек — опять любовь, это уже, как у меня. Самое опасное чувство. Вроде человек совсем взрослый и результаты — куда уж взрослее… дети рождаются. А никто не думает, что это все не настоящее. Вот и ломаются люди… Сколько драм, слез!

Аня замолчала, и Павел подумал, что она, наверное, права, а ему удалось избежать этого обмана, хорошо, что перед армией не оставил на гражданке никаких надежд — не доверился никому, иначе бы, может, и ему не избежать кораблекрушения вроде Аниного.

— Значит, три любви ты насчитала? — спросил он.

— Три, — вздохнув, ответила она, — но все это как бы попытки, примерки к главной, четвертой. Взрослой, может быть, и горькой, зрелой. Осознанной.

— Трезвой, ты хочешь сказать?

— Может быть, и трезвой. Но не расчетливой. По расчету люди ошибаются, и уже навсегда.

Опять они шли молча, пока Павел не сказал:

— Как далеко мы убрели от Жени Егоренкова.

— Хорошо, — сказала Аня, — давай вернемся к ним. Теперь твоя очередь.

Павел глубоко вздохнул, сосредоточиваясь. Какая же все-таки Зина?

— Мне кажется, она двойственный человек. И это заложено в нее природой. Зина очень открыта, не защищена и именно из-за этого может или сломиться, опуститься, изломать свою судьбу открытостью и нетерпимостью к другим, превратить жизнь в цепь ссор, без конца обманываться, привлекать к себе проходимцев и подлецов, которые увидят в ней доверчивую, легкую добычу, или, напротив, утвердить себя в жизни как личность сильная, честная, прямая.

Павел даже остановился — такая отличная мысль пришла ему.

— Послушай! — воскликнул он. — Есть способ помочь ей развиться, выбрать правильный путь! Такую, как Зина, надо нагрузить — нет, перегрузить! — ответственностью. Ей надо дать общественную работу, причем сразу такого уровня, чтобы ей стало стыдно врать, поставить ее в положение, которое требует абсолютной отдачи. В будущем я вижу ее председателем большого горсовета! Или директором завода!

— Ткацкой фабрики!

— Почему? Какого-нибудь компьютерного, электронного!

— А хватит глубины?

— Глубина — дело наживное. Понимаешь, она по природе лидер. И надо, чтобы ее жизнь не ушла только в личное, там она способна все наперекосяк повернуть. А в общественном деле, да еще под умным присмотром, с доворотами, с углублением в профессиональное, черт возьми. Да таких, как она, депутатами избирать надо.

Аня расхохоталась:

— Ты увлекся, Павлик!

— Просто в них надо верить. Слушай, а что, если им сказать прямо в глаза, именно здесь, в лагере: я верю, что ты будешь генералом, в тебе есть такие-то и такие достоинства. А ты депутатом, директором, предводителем огромной группы людей, судьба которых будет зависеть от твоей справедливости, честности, прямоты, только обуздай эти чувства? Чувства — это же как красивый молодой конь! Их надо непременно обуздывать! Иначе они понесут, и вся жизнь пойдет совсем другой дорогой. Да, чувства надо обуздывать во имя смысла и чести!

— Здравого смысла? — усмехнулась Аня.

— Да, здравого, что плохого в этих словах? Главное, чтоб здравый смысл не превращался в расчетливость, выгоду, карьеризм! Чтобы он служил общему делу. Кстати, знаешь, как по-латыны звучит общее дело? Respublika. Республика! Не так у плохо, а?

— Тебе не кажется, — спросила Аня, поворачиваясь к Павлу, — что мы с тобой похожи на два воздушных шара времён Жюля Верна? И нас занесло так высоко в небо, что уже и земли-то не видно.

— Нет, не кажется! — рассмеялся Павел. — Мы с тобой стоим на твердой земле и правильно делаем, что верим в этих будущих депутатов, генералов, директоров! В хороших людей, которые дрыхнут теперь во всю ивановскую. Сопят в свои сопелки и совершенно не подозревают о блестящем будущем. Что же касается Жюль Верна, то я думаю, он был бы за эти наши фантазии.

— Жаль, что все-таки фантазии, — серьезно проговорила Аня. — И жаль, что, к примеру, на каждого из нас существует история болезни в районной поликлинике, личное дело в институте, на заводе, но нет личной истории каждого человека. Понимаешь, такую книгу надо писать всю жизнь, не только записывая туда, что уже произошло, но и предлагая, что надо сделать. Закончил человек школу — и он сам, и все остальные, с кем он будет иметь дело, должны знать, куда ему плыть, как двигаться, в чем он силен, а в чем слаб! Как ему жить и чего опасаться!