Кроме негритянки других женщин в заведении не было. За каждым столом сидело по два, три или четыре клиента. Скорее всего, они работали где-нибудь поблизости, потому что на некоторых были халаты, какие обычно носят работники мясохладокомбинатов, а у каких-то столиков лежали на полу, рядом со скамейками, каски и чемоданчики электриков.
— Так что Вы хотели услышать, кабальеро? — сразу же спросил Архимед. Он смотрел на меня, не скрывая любопытства, и через равные промежутки времени подносил руку к носу, чтобы дотронуться до него и согнать воображаемую муху. — Я хочу сказать: чему обязан Вашим приглашением?
— Расскажите, как Вы обнаружили в себе этот талант — умение угадывать и характер моря, и его волю? — спросил я. — В детстве? В юности? Расскажите. Все, что Вы можете сообщить, мне очень интересно.
Он пожал плечами, словно ничего такого не помнил, а если помнил, то дело не представлялось ему заслуживающим внимания. О чем тут, собственно, толковать? Потом пробормотал, что однажды к нему приходил репортер из «Хроники» и расспрашивал ровно о том же. После этих слов Архимед словно онемел. И только некоторое время спустя едва слышно, почти шепотом, заговорил:
— Такие вещи вовсе не в голове происходят, поэтому и объяснить, что тут и к чему, затруднительно. Я просто знаю, где можно, а где нет. Но случается и впросак попасть. То есть это когда ничего не чуешь.
Он опять довольно долго молчал. Однако, как только принесли пиво и мы чокнулись кружками и отпили по глотку, он заговорил — довольно охотно стал рассказывать о своей жизни. Он появился на свет не в Лиме, а в сьерре, в Пальянке, но отец с матерью перебрались на побережье, когда он едва научился ходить, так что гор он совсем не помнит и словно бы родился в Кальяо. И чувствует себя коренным чалако. [111] Чалако — житель г. Кальяо.
Читать и писать научился в приходской школе номер пять, в Бельявисте, но не закончил даже начальных классов, потому что всем надо было «добывать что-нибудь в семейный котелок» и отец устроил его на работу — он продавал мороженое на трехколесном велосипеде с тележкой от самого знаменитого кафе-мороженого, ныне исчезнувшего, которое стояло на авениде Саенса Пеньи: «Ла Делисьоса». [112] От исп. deliciosa — вкусная, лакомая.
В детстве и юности он успел побывать и помощником столяра, и каменщиком, и посыльным в таможенной конторе. Потом наконец поступил на рыболовецкое судно, приписанное к здешнему порту. Там он со временем и обнаружил, сам не зная как и почему, что они с морем «понимают друг друга, как два мула в одной упряжке». На судне он лучше других соображал, где забросить сети и куда придет искать корм косяк анчовет, [113] Анчовета — разновидность сардины.
а где забрасывать не стоит, потому что там дурная вода отпугивает рыбу, так что даже несчастного сома не поймать. Он отлично помнил, как впервые помог построить волнолом в Кальяо, в районе Ла-Перла, примерно там, где кончается авенида де лас Пальмерас. Как ни бились инженеры и подрядчики, волнолом не выдерживал напора волн. «Какого черта здесь происходит? Почему эта сволочь все время уходит в песок?» Подрядчик, наполовину индеец, человек вспыльчивый, рвал на себе волосы и посылал к такой-то матери и море, и все на свете. Но сколько ни чертыхался, сколько ни клял море, оно твердило свое «нет». А когда море говорит «нет», это значит «нет», кабальеро. В ту пору Архимеду еще не исполнилось двадцати, и он остерегался жить в каком-либо одном месте, потому что его могли забрить в армию.
И тогда Архимед принялся раздумывать да прикидывать: а стоит ли клясть море последними словами, может, попробовать «с морем потолковать»? Мало того, «выслушать его, как слушают друга». Говоря это, он поднес руку к уху и всем видом своим изобразил жадное внимание и любопытство, словно в сей миг получал секретные сообщения от океана. Однажды приходской священник из церкви Кармен де ла Легуа спросил его: «Знаешь, кому ты внимаешь, Архимед? Богу. Это от него идут все эти премудрости, которые ты потом повторяешь». Что ж, кто знает, может, Бог и впрямь живет в море. Так вот оно дальше и пошло.
— И стал я слушать, и тогда, кабальеро, море помогло мне почувствовать, что, если построить волнолом не там, где задумано и где оно не хочет, чтобы его построили, а метров на пятьдесят дальше к северу, ближе к Ла-Пунте, «море примет волнолом». Я пошел и сказал об этом подрядчику. Тот сперва расхохотался, как того и следовало ожидать. Но потом, уже от отчаяния, сказал: «Ладно, попробуем, будь оно проклято».
Читать дальше