Мария Арбатова - Кино, вино и домино

Олеся была ураганной бабой. Если бы данное облапывание ей не понравилось, она, в какой-то период жизни командовавшая парой заводов, вполне могла взять с пола вазу с розами и хряпнуть Борюсика по темечку. А потом прислать пару дорогих адвокатов, доказывающих сексуальные домогательства безвременно усопшего.

Если бы облапывание понравилось, Олеся могла той же железной рукой взять героя за штаны, дотащить до номера и употребить по прямому назначению, ничуть не интересуясь, шли так далеко его планы или нет.

Была же история, когда на презентации партийной программы одной уважаемой партии Олеся приглядела смазливого идеолога и, не заморачиваясь, занялась с ним сексом в отдельном зале, заваленном партийными программами, прямо на партийных знаменах.

Слава богу, служба безопасности партии, обнаружив это, поставила к дверям зала ухмыляющуюся охрану, не велев пускать журналистов. А ведь один снимок на мобильник, и все: заголовки желтых газет, инфаркт партийного лидера и сокрушительный провал на выборах…

На этот раз Олеся была потише, видимо, ее размягчила калабрийская аура. Она стряхнула Борюсика, как муху, подвинула стул, села, положила на рояль породистые ноги, но почему-то раздвинула их так, что короткая кожаная юбка перестала скрывать прозрачные трусы и модельную стрижку на гениталиях.

– О Мадонна! – громко сказала одна из пожилых итальянок на диване и отвернулась так, чтобы, слушая музыку, не видеть Олеси, добавившей к раздвинутым ногам самое что ни есть меломанское выражение лица, плохо гармонирующее с красно-фиолетовым причесоном.

– Ну что, тетки, шмотки привезли, а трахаться не с кем? – вдруг выкрикнул Борюсик сквозь Гершвина.

– А ты на что? – парировала Инга, продолжая кружиться в нестовой чечетке.

– А я тебе не по карману, – фыркнул Борюсик.

– Да ты ж не знаешь, сколько у меня бабла! – обиделась Инга.

– Ну сколько?

– А сколько тебе надо?

– Ингусик, малыш! А мне кажется, что если мужчина предлагает себя за деньги, он уже ничего не стоит, – успела вставить в Гершвина Наташа.

– Инга, дура, запомни, в бизнесе проигрывает тот, кто первым называет сумму! – подсказала Олеся.

Ольга подумала: какое счастье, что итальянцы не понимают ни слова. Хотя все было понятно без слов.

– И сколько ты можешь заплатить мне за ночь? – продолжал Борюсик.

– Да сколько хочешь! А если не хватит, у моей подруги сын-миллиардер, он доплатит! – звонко пообещала Инга, кивнув на Наташу.

По пьяни она одинаково преувеличила как состояние Наташиного сына, так и его желание оплачивать Ингины сексуальные аппетиты.

– Игорюсик, – воскликнула Наташа, чтобы перебить тему сына-миллиардера, – а вы можете сыграть для меня Рахманинова?

Бабушкин поправил очки и, как переключенный кнопкой, заиграл Рахманинова прямо с середины Гершвина.

– О, как я люблю эту вещь! Это ведь симфония номер один! – многозначительно вставила Наташа.

– Нет, это «Вариации на тему Корелли» для фортепиано, – холодно поправил Бабушкин.

– Ну и сколько бабла у твоего миллиардера? – хищно наступал длинноносый Борюсик.

– Да таких, как ты, купит целую охапку! Только не таких потасканных! – определила цифру Инга.

Борюсик был из тех мужчин, которые соображают, что лицо надо начинать мазать кремом до сорока, а не после шестидесяти. Он следил за собой, пил витамины, ходил в спортзал и солярий, но Инга опытным взором кардиолога увидела то, что он так тщательно скрывал. И всем стало видно, что Борюсик и впрямь потаскан и натужно играет в молодого вульгарного альфонса.

– Да ты сама посмотри на себя! Сколько тебе лет? – решил сквитаться Борюсик. – У тебя рожа от ботекса каменная! И сиськи пять раз перешитые! Кто тебя захочет трахать бесплатно?

Тут он не попал. Все знали, что грудь у Инги натуральная и шикарная – она третий фестиваль подряд загорала топлес.

– У меня сиськи перешитые? – Инга остановилась как вкопанная, перестав цокать копытами под Рахманинова, развязала кофту на груди, под которой не оказалась бюстгальтера, и грозно пошла на Борюсика голой натуральной грудью. – Пощупай, мудила! У тебя член мягче, чем у меня сиськи!

Ее стриптиз подействовал на Олесю как звук стартового пистолета. Олеся вскочила и начала обмахивать лицо короткой солнцеклешной кожаной юбкой с криком:

– Жарко! Мне жарко! Откройте окна! Включите этот хуев кондишен!

Все застыли, как в финальной сцене «Ревизора». Пожилая дама, уже призывавшая Мадонну, встала и быстро пошла прочь, поджав губы. За ней двинулся ее муж. За ними – другая пара. За ними – третья. Мужчины в черных костюмах сидели как парализованные. Они не понимали, как себя вести.