Герман Садулаев - Таблетка

Да, в больших городах за каждый метр до крови бьются, уплотняют застройку, дома строят всё выше и выше, уже воздух захватывают, кто сколько сможет, до самого неба. А по долгой Руси растут и множатся только кладбища да пустоши. Закрой ладонью три-пять городов, и вся Россия – одна большая пустошь.

А что наверху – то и внизу, что снаружи – то и внутри. Над выгоревшей землёй – пустое бесцветное небо. И внутри сердца только алчная и убогая пустота.

Пустошь… Слово это запало в голову Семипятницкого и обдумывалось им на все лады. Ведь какое это правильное древнее слово! Именно пустошь, не пустота. В пустоте есть что-то культурно-буддист-ское, это вакуум и постмодернистский изыск. А пустошь – она исконна. Она как языческое божество. Мокошь… Пустошь… Божество пустоты.

И потом, пустота – это просто пустота. Она и была пустотой, изначально. Перманентно ею же и остаётся. Пустота – это холодная безысходность. Мудрая, как китаец или индус. Вечная и безразличная.

Пустошь же не такова. Она тепла и печальна! В ней былое, минувшее. Пустошью зовут место, где колосились хлеба, стояли крепкие дворы, сады разрастались. А теперь вот погорело всё, высохло, заросло бурьяном, покинуто, брошено. Лишь старый алкоголик ковыряет зачем-то бугорок: то ли вдруг решил посадить подсолнух, то ли сдохшего пса закопать.

Или пустыня. Тоже не то. Это песок, ветра, белая верблюдица везёт Пророка, мир Ему, из Мекки в Медину или из Медины в Мекку, в общем, везёт Пророка, а с Ним спасение человечеству.

Может, плохо, что земля пуста, но пустое нужно, потому что пустое – это то, что может вместить. Но и пустое у каждого своё.

Для китайца весь мир – пустота. Дольче с габаной ли на штаны пошитые в подвале наклеить, с «тойоты» ли дизайн одноразового автомобиля слизать – нет ничего святого. Все есть пустота, и пустота – это дао. Пустота – внутренняя сущность вещей. Алю-бая форма – это только наклейка на пустоте, предопределяющая восприятие для наших обманчивых чувств. И какой тут может быть копирайт, какая в жопу защита товарных знаков?

Для араба весь мир пустыня. И похер ему, что здесь вообще-то живут люди, которые понастроили города и проложили дороги, имеют то, что они считают цивилизацией и культурой. Все дикари, язычники, а араб один едет, красивый, на белой верблюдице, с мешком нефтеденег в одной руке и автоматом Калашникова в другой, везёт учение Пророка, мир Ему, либо спасительную смерть, на выбор, блуждающим во тьме неверным.

Европеец, тот пустоты не любит. Он её застроит, разметит, поделит, занесёт в кадастры, и глядишь – вроде уже и не пустота! Хотя пустота ведь. Всё равно пустота.

Ну а русский, тот, если где живёт, значит, там пустошь. Пустошь – естественный ландшафт российского народа. И любой иной ландшафт скоро под ним превращается в любезную сердцу пустошь. Даже в квартире можно такую пустошь устроить.

Потому что сидя на пустоши так натурально получается размышлять о тщете.

Вот они, обломки империй, былая слава царств, а теперь что? Тщета! Из пустоши вышли, в пустошь войдём, пустые изнутри и снаружи.

Тут, казалось бы, надо задуматься об освобождении из пут материального мира, но для этого нужна пустота. А на пустоши сидя думаешь: что все пути? Ходили многие да посрывались, упали в пропасть. Та же тщета!

А «если в пропасть не пасть, всё равно – умирать от отравы» [112]. И наливает себе отраву в стакан. Всё есть путь, всё дао, вот и стакан – дао по-русски. И пьёт отраву. И мнит себя бредущим по бриллиантовым дорогам, а потом срывающимся в чёрную пропасть…

Говорят, что это и есть особый русский путь. Русский путь к Богу. Через пустошь…

И правда. Ведь любая дорога ведёт к Богу.

Максимус вспомнил изречение то ли Блаватской, то ли Рериха, которое они, может быть, выдавали за перевод стиха из Упанишад или чего-то вроде: все горные дороги ведут к Богу, обитающему на вершинах…

Римляне думали, что все дороги ведут в Рим…

А Бхактиведанта Свами говорил своим ученикам, что если они сядут на поезд в Калькутту, то никак не смогут приехать в Бомбей.

Это смешно и верно. Но, пожалуй, и другое правда: любая дорога ведёт к Богу.

Вот только ходить по ней можно в обе стороны…

Семипятницкий ехал медленно, жалея подвеску автомобиля, которой действительно грозила опасность на дороге, испещрённой рытвинами и ухабами. Миновал развилку с круглосуточным рыбным рынком, кафе, гостиницей и постом ГИБДД, взял вправо и встал на дорогу к Старой Ладоге. Когда он добрался до села, было уже темно.