Уильям Хоффер - Только с дочерью

Махмуди отозвал документы на получение американского гражданства.

Временами в моем сознании всплывало слово «развод». Я ненавидела его и боялась. Когда-то я уже прошла этот путь, и мне вовсе не хотелось возвращаться к его началу. Развод с Махмуди означал бы отказ от образа жизни, который я сама не могла себе обеспечить, и разрыв супружеских отношений, основанных – я по-прежнему в это верила – на взаимной любви.

Кроме того, тут оказалось, что я беременна, и эта альтернатива отпала сама собой.

Чудесное известие образумило Махмуди. Теперь он гордился не политикой Ирана, а будущим отцовством. Он вернулся к милой привычке чуть ли не каждый день дарить мне подарки. Как только я облачилась в просторные платья, он стал демонстрировать мой живот всем подряд. Он сделал сотни моих фотографий и уверял, что беременность меня необыкновенно красит.

Третье лето нашего супружества прошло в приятном ожидании рождения ребенка. Когда Махмуди уходил в больницу, мы с Джоном чудесно проводили время. Ему уже исполнилось восемь лет, и этот маленький мужчина помогал мне готовить дом к появлению братика или сестрички. Вместе мы превратили в детскую маленькую спальню. С удовольствием покупали для малыша белые с желтым вещички. Мы с Махмуди посещали занятия ламазовских курсов, и он не скрывал, что ждет мальчика. Мне же было все равно. Я уже любила зревшую во мне жизнь – неважно, мальчик это был или девочка.

В начале сентября, когда я была на восьмом месяце беременности, Махмуди предложил мне поехать с ним на медицинскую конференцию в Хьюстон. Эта поездка позволила бы нам провести вместе несколько спокойных дней в преддверии прекрасной и в то же время утомительной родительской миссии. Мой акушер уверил меня, что до родов еще целый месяц и я вполне могу ехать.

Однако в первый же вечер в Хьюстоне, в гостиничном номере, у меня начались сильные боли в пояснице, и я встревожилась – не приближается ли время рожать.

– Все пройдет, – успокаивал меня Махмуди.

На следующий день Махмуди хотел побывать в НАСА.

– Я себя не очень хорошо чувствую, – сказала я.

– Тогда давай пойдем по магазинам, – предложил он.

Сначала мы решили где-нибудь пообедать, но в ресторане боли в спине усилились и я почувствовала ужасную слабость.

– Давай вернемся в отель, – попросила я. – Может быть, после того, как немного отдохну, я смогу пройтись по магазинам.

В отеле у меня начались самые настоящие схватки и отошли воды.

Махмуди никак не мог поверить, что наступил момент родов.

– Ты ведь врач, – сказала я. – У меня отошли воды. Неужели ты не понимаешь, что это значит?

Он позвонил моему акушеру в Корпус-Кристи, и тот рекомендовал ему доктора в Хьюстоне, который согласился принять роды и велел нам срочно ехать в больницу.

Я помню яркий свет родильного отделения и то, как Махмуди, одетый во все стерильное, стоял рядом, держа меня за руку и подбадривая. Помню родовые муки, ту жуткую боль, которая сопутствует появлению новой жизни. Может, это предупреждение о том, чем могут обернуться ожидающие впереди годы?

Но лучше всего мне запомнилось то, как акушер объявил:

– У вас дочь!

Члены акушерской бригады издавали восторженные возгласы, в очередной раз соприкоснувшись с этим захватывающим дух чудом. Я засмеялась; от счастья, облегчения и усталости у меня кружилась голова. Врач и медсестра проделали все необходимое для первых минут человеческой жизни, а затем принесли дочь родителям.

Она была прелестным существом с белой кожей и ярко-голубыми глазами, прищуренными от слепящего света ламп родильного отделения. Прядки рыжеватых, почти белых завитков прилипли к влажной головке. Ее личико являло собой миниатюрную копию черт Махмуди.

– Почему у нее белые волосы? – спросил Махмуди с явно различимыми нотками недовольства в голосе. – И почему голубые глаза?

– Откуда же я знаю, – ответила я, слишком усталая и счастливая, чтобы обращать внимание на пустяковые придирки Махмуди к идеальному младенцу, которого я произвела на свет. – За исключением цвета волос и глаз, она же абсолютно твоя копия.

Я была до такой степени поглощена своим ребенком, что не замечала ни врачей, ни сестер, возившихся со мной, я позабыла про все на свете. Переполняемая любовью, я качала малютку на руках.

– Я назову тебя Мариам, – шептала я.

По-моему, это одно из самых прелестных иранских имен – при его американском звучании оно окрашено неповторимым экзотическим колоритом.