Уильям Хоффер - Только с дочерью

«Мааг барг Амрика! Мааг барг Амрика! Мааг барг Амрика!» И здесь было то же самое: официальная политика Исламской Республики Иран – «Смерть Америке!» – вдалбливалась в незрелые умы этих девочек, в том числе и моей невинной дочери.

Когда промывание мозгов закончилось и начались обычные уроки: учитель – хор, в коридоре стало тише. В каждом классе, включая старшие, учительница нараспев произносила вопрос, на который девочки все вместе отвечали заученным текстом. Здесь всех стригли под одну гребенку – самостоятельного мышления, пытливости, даже другой модуляции голоса не допускалось. Вот оно, школьное образование, которое в детстве получил Махмуди. Теперь мне стало гораздо яснее, почему большинство иранцев так доверчивы к властям. И почему им трудно принимать собственные решения.

В результате такого воспитания человек естественным образом встраивается в существующую иерархию: помыкает теми, кто стоит ниже его на социальной лестнице, и слепо подчиняется власть имущим. Именно эта школьная система породила таких, как Махмуди, стремившихся полностью подчинить себе свою семью, и таких, как Нассерин, покорявшихся воле более сильного существа – мужчины. Вероятно, именно школьное образование и сформировало целую нацию, безоговорочно – даже если ее посылали на смерть – повиновавшуюся аятолле – уму и совести народа. В таком случае, рассуждала я, какое же влияние оно может оказать на маленького, пятилетнего ребенка?

Через некоторое время в коридор вышла ханум Шахин и пригласила меня в канцелярию. Я ответила иранским жестом отказа – приподняла голову и поцокала языком. В этот момент мне был ненавистен вид любого иранца, а покорной женщины в чадре тем более. Но директриса настойчиво приглашала меня войти, разговаривая любезным, мягким тоном.

Я согласилась. На языке жестов ханум Шахин предложила мне устроиться поудобнее и спросила, не хочу ли я чаю. Потягивая чай, я наблюдала за работой присутствующих здесь женщин. Несмотря на злобный антиамериканский лозунг, который учителя обязаны были повторять с ученицами по утрам, они, казалось, были настроены ко мне дружелюбно. Несколько бесплодных попыток к общению ни к чему не привели.

Телефон стоял у меня под рукой, и мне нестерпимо хотелось снять трубку и набрать номер посольства, но я решила не делать опрометчивых шагов в первый день.

В канцелярии за тремя столами работало пятеро служащих. Директор сидела в углу и, похоже, ничего не делала. Другие женщины одной рукой перекладывали бумаги, другой – придерживали чадру. Время от времени одна из них вставала и давала звонок. Иногда они говорили по телефону. Но большую часть времени праздно болтали, и, хотя я не понимала, о чем идет речь, было ясно, что они сплетничают.

Ближе к полудню в коридоре раздался шум. В комнату ворвалась учительница, втащив за собой ученицу – от стыда та опустила голову. Учительница выкрикивала какие-то обвинения, часто употребляя слово «баад», что означает «плохо». Ханум Шахин и ее помощницы принялись вторить ей в один голос. Своими оскорблениями они довели девочку до слез. Во время этого скандала одна из помощниц куда-то позвонила по телефону. Через несколько минут в комнату влетела женщина с безумно горящими глазами – очевидно, мать девочки. Она стала кричать и тыкать пальцем в собственную дочь, разнося беззащитного ребенка в пух и прах.

– Баад! Баад! – вопила мамаша.

Девочка жалобно всхлипывала.

Эта унизительная сцена продолжалась довольно долго, пока наконец мать не схватила девочку за руку и не выволокла из канцелярии.

Тут же ханум Шахин и ее помощницы сбросили с себя маску негодования. Широко улыбаясь, они поздравляли друг друга со столь замечательным успехом – девочке было по-настоящему «баад». Я понятия не имела, в чем она провинилась, но мне было искренне жаль несчастного ребенка. Я молила Бога, чтобы Махтаб никогда не подверглась такому истязанию.

Махтаб если и не была счастлива, то, во всяком случае, была спокойна, зная, что я рядом. В полдень, когда закончились занятия в подготовительном классе, за нами приехал Махмуди, и мы отправились на такси домой.

На следующее утро, когда я опять сидела в канцелярии, ханум Шахин подвела ко мне какую-то учительницу.

– Меня зовут миссис Азар, – сказала женщина. – Я немного говорю по-английски. Хочу с вами побеседовать. – Она уселась рядом со мной и, желая развеять мои подозрения, продолжала: – Скорее всего, вы нас не любите. Нам бы не хотелось, чтобы вы считали нас баад людьми. Вам не нравится школа?