Уильям Хоффер - Только с дочерью

Как школа, так и то, что в ней творилось, привели меня в ужас. Мы миновали несколько грязных залов с огромным портретом мрачно взирающего на мир аятоллы и многочисленными плакатами, прославляющими военную доблесть. Самым популярным сюжетом был следующий: бесстрашный солдат с окровавленной повязкой на лбу гордо стоит, опершись на винтовку.

Ученицы жались друг к другу на длинных скамьях, и, хотя я почти не понимала фарси, мне сразу стала ясна незатейливая методика преподавания. Она основывалась на механическом запоминании – учительница нараспев произносила предложения, а ученицы повторяли его хором за ней.

До того момента, пока я не заглянула в школьный туалет – единственный на пятьсот человек, – я ошибочно полагала, что самое худшее в Иране я уже видела. Это была клетушка с открытым окном – ветер, дождь, снег, мухи и комары не встречали здесь препятствий. Сам туалет являл собой просто дырку в полу, для большинства учениц, по-видимому, слишком узкую. Вместо туалетной бумаги надо было пользоваться шлангом с ледяной водой.

Когда мы вернулись в кабинет, я объявила Махмуди:

– Я не уйду отсюда до тех пор, пока ты сам не осмотришь школу. Вряд ли ты захочешь, чтобы твоя дочь посещала подобное заведение.

Махмуди спросил на это разрешения.

– Нет, – ответила на фарси ханум Шахин. – Мужчине нельзя.

Я заговорила громко и требовательно, как мать, чьи материнские чувства были оскорблены:

– Мы не уйдем отсюда до тех пор, пока ты не осмотришь школу.

Наконец директриса сдалась. Она выслала вперед вахтершу, чтобы та предупредила учителей и учениц о появлении мужчины в запретной зоне. Затем повела Махмуди на экскурсию, пока мы с Махтаб ждали в кабинете.

– Пожалуй, ты права, – признал Махмуди по возвращении. – Мне все это тоже не нравится. Школа ужасна. Но здесь все они одинаковы, а Махтаб так или иначе предстоит учиться. Эта школа лучше той, которую посещал я.

Махтаб молча, напряженно слушала. Она готова была расплакаться. Однако вздохнула с облегчением, когда Махмуди сказал:

– Сегодня они не могут посадить ее в класс. Она начнет заниматься завтра.

На обратном пути, в такси, Махтаб умоляла отца не отправлять ее в школу, но он упорно стоял на своем. Весь день она проплакала у меня на плече.

– Господи, – молилась она в ванной, – пожалуйста, сделай так, чтобы мне не пришлось идти в школу.

Когда я слушала молитву моей дочурки, у меня – может быть, случайно, а может быть, по воле Божией – родилась идея. Я вспомнила один из главных законов молитвы и постаралась объяснить его Махтаб.

– Господь всегда слышит наши мольбы, но не всегда откликается на них так, как нам хочется. Думаю, тебе стоит пойти в эту школу, потому что именно этого желает Господь. А вдруг это принесет нам удачу.

Махтаб оставалась безутешна, но на меня снизошел покой. Может, и правда из этого что-нибудь да выйдет. Нас обеих пугало то, что школа подразумевала постоянство. С другой стороны, согласно расписанию уроков в подготовительном классе, Махтаб будет занята шесть дней в неделю с восьми часов утра до полудня. Мы будем уходить из дома каждый день, кроме пятницы, и кто знает, какой может подвернуться случай.

На следующий день мы все втроем рано встали, и уже одно это вселило в меня оптимизм. К этому времени Махмуди из даби джана превратился в духовного отца семейства. Он вставал задолго до рассвета, следя за тем, чтобы все домочадцы (кроме Махтаб и меня) приняли участие в молитве. Набожные Нассерин и Маммаль сами строго соблюдали молитвенные часы. Однако Махмуди распространял свое «покровительство» и на Резу с Ассий, которые были не слишком-то благочестивы. Резу это буквально бесило: ему-то предстоял тяжелый рабочий день, тогда как Махмуди забирался обратно под одеяло.

После утомительной молитвы Махмуди привык спать до десяти-одиннадцати часов. Я не сомневалась, что новый распорядок жизни Махтаб быстро ему надоест. И, может быть, он разрешит мне провожать ее в школу самой, что, безусловно, обеспечит мне гораздо большую свободу.

Но надежды надеждами, а утро выдалось трудное. Махтаб не проронила ни слова, пока я одевала ее в школу и повязывала на голову такой же русари, что носили остальные ученицы. Она хранила молчание до тех пор, пока мы не дошли до дверей канцелярии, где встретившая нас воспитательница протянула руку, чтобы отвести Махтаб в класс. И тут Махтаб разрыдалась – слезы так и хлынули у нее из глаз. Она изо всех сил вцепилась в подол моего пальто.