Уильям Хоффер - Только с дочерью

Махмуди был ленив по натуре. Если изо дня в день внушать ему, что я осваиваюсь в Тегеране, он в конце концов перестанет таскаться за мной по «женским» делам, так как ему это надоест.

К концу второй недели нашего пребывания у Резы и Ассий я поняла, что время работает против меня. С каждым днем все явственнее обозначались признаки того, что наше присутствие обременительно для хозяев. Мариам была избалованной девочкой и не желала делиться с Махтаб своими игрушками. Ассий по-прежнему старалась проявлять гостеприимство, но я видела, что она устала от тесноты. Реза тоже пытался вести себя дружелюбно, однако, когда он усталый возвращался с работы – он служил бухгалтером у Баба Хаджи, – на его лице читалось недовольство праздностью Махмуди. Они поменялись ролями. В Америке Резу вполне устраивало жить за счет Махмуди. Здесь ему не нравилось, что даби джан сидит у него на шее. В конце концов, их приглашение было не более чем тарафом.

Махмуди досадовал на то, что у Резы такая короткая память, однако, решив не злоупотреблять своим почетным положением в семье, ретировался.

– Мы не можем больше здесь оставаться, – сказал он мне. – Мы ведь приехали сюда ненадолго, чтобы тебе стало лучше. Надо возвращаться. Нельзя обижать сестру.

Меня охватила паника. Я умоляла Махмуди пощадить меня, не сажать обратно в тюрьму – в этот ужасный дом этой ужасной Амех Бозорг, но он был непреклонен. Махтаб огорчилась не меньше моего. Даже несмотря на постоянные ссоры с Мариам, здесь ей, безусловно, нравилось намного больше. В тот вечер мы с ней заперлись в ванной и молили Бога не оставлять нас.

И Он нас не оставил. К нам спустились Маммаль, и Нассерин – я допускаю, что Махмуди, увидев, как мы расстроены, с ними предварительно поговорил, – и предложили нам новый план. К моему изумлению, оказалось, что Нассерин бегло говорит по-английски – до сих пор она от меня это скрывала.

– Маммаль целый день работает, а я во второй половине дня ухожу в университет, – объяснила она. – Нам нужно, чтобы кто-то присматривал за малышом.

Махтаб завизжала от радости. Их годовалый сынишка Амир был незаурядным, сообразительным ребенком, и Махтаб любила с ним играть. Более того, на него надевали ползунки.

В Америке я ненавидела Маммаля еще больше, чем Резу; что касается Нассерин, то она смотрела на меня свысока. Тем не менее возможность перебраться к ним на верхний этаж была благом по сравнению с возвращением под кров Амех Бозорг, кроме того, их предложение не было тарафом. Они оба действительно хотели, чтобы мы у них поселились. Махмуди согласился, однако еще раз меня предупредил, что это только на время. Вскоре нам предстоит вернуться к его сестре.

Поскольку вещей у нас было мало, мы быстро собрались и поднялись наверх.

Там мы застали Нассерин с рассеивателем в руках – в нем курились зловонные черные зерна, – который она держала над головой мальчика, отгоняя от него на ночь злых духов. По-моему, лучше было бы рассказать ему сказку и дать стакан теплого молока, но я промолчала.

Маммаль и Нассерин любезно предоставили нам свою спальню, так как им было все равно, где спать – в кровати или на полу. Они вообще с презрением относились к мебели. В столовой у них стоял большой стол и с десяток стульев; в гостиной – гарнитур современной мягкой мебели, обитой зеленым бархатом. Однако они не пользовались пережитками эпохи шаха и держали двери в эти комнаты закрытыми, предпочитая есть и беседовать на полу в холле для гостей, устланном персидскими коврами, где были телефон и немецкий цветной телевизор – и все.

По сравнению с Ассий Нассерин была более чистоплотной хозяйкой, но, как я вскоре убедилась, готовила она безобразно – ее не заботили гигиена, питательность и вкусовые качества пищи, да она о них ничего и не знала. Когда она покупала кусок баранины или ей удавалось раздобыть курицу, она заворачивала их – предварительно не ощипав и не выпотрошив птицу – в газету и совала в морозильник. Она размораживала и замораживала один и тот же кусок мяса по четыре-пять раз – до тех пор, пока его не съедали. Ее запасы риса находились в самом чудовищном состоянии, которое мне когда-либо доводилось видеть: рис кишел не только черными жучками, но и белыми червяками. Она не утруждала себя тем, чтобы промыть его перед тем, как готовить.

К счастью, обязанности по кухне вскоре легли на меня. Маммаль требовал, чтобы я готовила иранские блюда; но я по крайней мере была уверена, что все продукты чистые.