Марио Пьюзо - Четвертый Кеннеди

На султана эти слова, похоже, произвели впечатление, и ему даже пришлась по душе вежливость Кли.

– Бесспорно, – разрешил он.

– Первое и самое главное – чем я в состоянии помочь вам – я могу быть вашим союзником. Президент США прислушивается к моим советам и доверяет мне, а мы живем в трудные времена.

Султан, улыбаясь, прервал его:

– Я всегда жил в трудные времена.

– Значит, – резко сказал Кли, – вы лучше других можете оценить ситуацию.

– А если ваш Кеннеди не достигнет своих целей? – заметил султан. – Бывают ведь несчастные случаи, небеса не всегда милосердны.

– Вы хотите спросить, – холодно отозвался Кли, – что произойдет, если заговор с целью убийства Кеннеди удастся? Я заверяю вас, что этого не случится. Меня не интересует, насколько умными и смелыми могут оказаться убийцы, но если они сделают попытку покушения и потерпят провал, и если какой-нибудь след приведет к вам, вы будете уничтожены. Но до этого не должно дойти. Я – человек разумный и понимаю вашу позицию, поэтому предлагаю обмен конфиденциальной информацией. Не знаю, что предложил вам Оудик, но ставка на меня выгоднее. Если же Оудик и его банда победят, вы все равно будете в выигрыше, ведь он ничего про наш разговор не узнает. Если же победит Кеннеди, вы имеете меня своим союзником. Я – ваша страховка.

Султан кивнул и пригласил его на роскошный обед, во время которого расспрашивал Кли о Кеннеди. И только под самый конец обеда он, слегка запинаясь, спросил про Ябрила.

Кли посмотрел ему прямо в глаза.

– Ябрил не избежит своей участи. Если его друзья рассчитывают добиться его освобождения, захватив наиболее важных людей заложниками, скажите им, чтобы они об этом забыли.

Кеннеди никогда не отпустит его.

– Ваш Кеннеди изменился, – вздохнул султан. – Он производит впечатление неистового. – Кли не ответил и султан продолжил, медленно произнося слова. – Я думаю, что вы убедили меня, и мы станем союзниками.

Вернувшись в Соединенные Штаты, Кристиан Кли первым делом отправился с визитом к Оракулу. Старик принял его в спальне, сидя в кресле-каталке с моторчиком перед сервированным столиком, а удобное кресло напротив ожидало Кристиана.

Оракул приветствовал его слабым жестом руки, предлагая сесть. Кристиан налил хозяину чай, положил на тарелку тонкий ломтик пирога и маленький сандвич, потом приготовил чай себе.

Оракул сделал глоток, отломил кусочек пирога и отправил себе в рот. Так они какое-то время сидели молча.

Потом Оракул сделал попытку улыбнуться – едва заметное движение губ, омертвевшая кожа на лице почти не шевелилась.

– Ты попал в хорошенькую историю с твоим чокнутым другом Кеннеди, – произнес он.

Это вульгарное словечко, вырвавшееся словно из уст невинного ребенка, заставило Кристиана улыбнуться. Интересно, подумал он, является ли признаком дряхлости и умственного распада то, что Оракул, никогда в жизни не сквернословивший, теперь так свободно ругается? Он съел сандвич, запил его чаем и только после этого поинтересовался:

– Какую историю вы имеете в виду? У меня их полно.

– Я говорю об атомной бомбе, – сказал Оракул. Остальное не так важно. Тебя обвиняют в том, что ты несешь ответственность за убийство тысяч граждан этой страны. Похоже есть какие-то улики против тебя, но я не хочу верить, что ты мог оказаться настолько глупым. Бесчеловечным – да, ведь вы все погрязли в политике. Так ты действительно сделал это?

На лице старика было не осуждение, а одно только любопытство.

– Меня удивляет то, – сказал Кристиан Кли, – что они так быстро вышли на меня.

– Человеческий разум предрасположен к пониманию зла, – отозвался Оракул. – Ты удивлен, потому что в человеке, творящем зло, есть определенная наивность. Он считает свой поступок настолько ужасным, что другому человеку невозможно в него поверить. Это первое, что приходит им в голову. Зло вовсе не является тайной, тайна – это любовь.

Он помолчал, затем сделал попытку вновь заговорить, но устало откинувшись в кресле, задремал с полузакрытыми глазами.

– Вы должны понять, – оправдывался Кристиан, – что позволить чему-то случиться гораздо легче, чем совершить поступок. Имел место кризис, конгресс собирался подвергнуть Фрэнсиса Кеннеди импичменту. И я на какое-то время подумал, что если только атомная бомба взорвется, весь ход событий изменится. В этот момент я приказал Питеру Клуту не допрашивать Грессе и Тиббота, сказав, что у меня есть время самому допросить их. Как видите, эта мысль посещала меня, и все так и произошло.