Илья Игнатьев - Я возьму тебя с собой

Велики мне жалко, велики у нас с Пашкой классные. И дорогие. Настоящие “Cannondale Prophet 71” с титановыми рамами, перевёрнутой передней односторонней вилкой, маятниковой задней подвеской с регулируемым амортизатором, кучей скоростей и широченными колёсами с могучими протекторами. Постоянный предмет посягательств со стороны Никитоса. Нам их подарили на наши пятнадцатилетия этим летом, - моя мать сговорилась с Пашкиными предками, и заказала два велика в Питере. Я, сделав зверское лицо, пытаюсь схватить Пашку за шею.

- Ну хорош, Илюха, ну кончай! Давай лучше поныряем, - отбиваясь, просит он.

Поныряем, - это значит, что я сажусь на дно на корточки, а Пашка забирается мне на плечи, потом я, резко оттолкнувшись от дна, вскакиваю одним движением, и донельзя довольный сероглазый кувырком бултыхается в воду. И так до тех пор, пока мне не надоест.

И мы ныряем, и плаваем, и брызгаемся ещё и ещё. Мы наслаждаемся летом, уральской водой, трелью одуревшего от жары жаворонка и стойким горьким запахом полыни. Мы упиваемся близостью друг к другу, нашей юностью и нашей Любовью.

Как далеки сейчас от меня проблемы Гирлеона, - моего Мира. И Орлед, моя родина, лучшая часть лучшего из всех миров тоже отпускает меня. Далеко-далеко от меня оказываются варвары из-за Перешейка, пираты с Архипелага, даже Владыки Яви и Снов из ордена Воплощённой Мечты, и те сейчас далеко-далеко. Мне скоро уходить, что ж, - я возьму тебя с собой, Сероглазый! Тебе понравится мой Мир, я знаю, ты в него влюбишься с первого взгляда. И он с радостью примет тебя в гости. Конечно же, мы вернёмся сюда, - на Землю, - здесь пройдёт лишь несколько секунд без нас, но в Гирлеоне протекут годы, годы моего Мира, который станет и твоим. Также как стал для меня моим твой Мир. Ты будешь оставаться пятнадцатилетним всё это время, твоя земная юность останется с тобой. Ты научишься многому из того, что умею и знаю я, - я, Гирс Орледский, - не всему, конечно, но многому…

- Илья!!! - звонко орёт мне в ухо Пашка. - Ты что, опять в астрал ушёл? Очнись, утонешь!

Он силком наклоняет мою голову и пригоршней плещет мне в лицо воду. Я хватаю его за запястья. Попался, гадость мокрая!

- А вот сейчас и посмотрим, кто из нас потонет, - зловеще бормочу я, выплёвывая воду. - Ну что?! Будем учиться дышать пяткой? Зачем плескался, а? Шею мне зачем отдавил, длинноногий? Какого в ухо мне орёшь, как ледокол в тумане?

С каждым вопросом я выгибаю Пашкины руки так, что он вынужден приседать всё ниже и ниже. Над водой торчит уже только его потемневшая от влаги золотистая голова.

- Ой-ёй-ёй! - испуганно верещит сероглазый. - Пусти меня! Ну пусти, ну пожалуйста, ну Илюшечка! Всё-всё-всё, не буду больше! У-у, зараза, точно покусаю! На зелёнке и бинтах разоришься!

Я, довольный, отпускаю Пашку и резко, боком, без всплеска ныряю в сторону, подальше от недотопленого поганца. Делаю под водой пару-тройку мощных гребков и выныриваю метрах в десяти от разъярённого Пашки.

- Вот только вылези на берег! Попробуй только! - бессильно грозится он, понимая, что гонятся на воде за мной бесполезно. - Убью, заразу! У-у!

Пашка кидает в мою сторону подобранный со дна камешек, не очень-то, впрочем, надеясь попасть. Я начинаю осторожно подплывать к нему. Разозлившийся Пашка, - это уже серьёзно. Не дракон, конечно, но тоже ничего.

- Сам же виноват, ну всё, Паш, давай мириться. Хочешь, я тебе ножик твой наточу, а?

- Мириться с ним, - потихоньку остывает Пашка. - Сам чуть не утопил, а сам…

Но я уже рядом с ним, быстро притягиваю его голову к себе и легонько чмокаю в прохладную мокрую щёку.

- Подлиза, - отталкивает меня он. - Но смотри, Новиков, про ножик, - я тебя за язык не тянул, сегодня же и поточишь.

Ножи точу я профессионально, - больше двух веков мне приходится сражаться за мой Орлед, научился. Два века, - это по Гирлеонскому счёту, а ведь были ещё и мои предыдущие посещения этого Мира, тоже без дела не сидел…

- Завтра, - обещаю я. - Завтра обязательно наточу.

Сероглазый доволен. Обычно ему приходится дня по три ходить за мной, канючить и обещать мне горы золотые, чтобы я взялся за его ковырялку, к которой я отношусь с крайней брезгливостью. Что поделаешь, - частенько моя жизнь, да и не только моя, зависела от качества клинка в моей руке.

- Ну что, будем вылезать? - у Пашки на загорелых плечах маленькими бриллиантами сверкают капельки воды.

- Давай, - соглашаюсь я.

Мы, вытряхивая из ушей воду, прыгаем на берегу, трясём головами, пытаемся отжать плавки, не снимая их.