Илья Игнатьев - Take It With Me. (Ладонь, протянутая от сердца - 2).

- Лож-жка-а… Илюш-шка мой, Ложкинский…

Илья отнимает голову, лицо от Гришиной щеки, не открывая глаз, всё также накрепко зажмурившись, легонько проводит кончиком носа по Гришиным губам, и они целуются… Впервые! Как это… было ли это у вас, - ВПЕРВЫЕ, помните ли вы это? Если было, то это не забыть, это навсегда, на всю жизнь и дальше, ведь смерти нет вовсе, и эти мальчики, плавящиеся от нежности друг к другу в объятиях друг у друга, они тоже, как и многие до них, - я и вы, - эти два мальчика никогда не забудут этот первый настоящий поцелуй, первый в жизни для младшего, несчитанный для старшего, но и для Ильи этот поцелуй останется навсегда первым! Сиаваси дэс ка? - думает Илья, - я счастлив? Да, счастлив, - и счастье тоже бесконечно, ведь можно жить этим счастьем, а жизнь изменчива, но бесконечна, и только те, - есть такие! - с крохотной душонкой, или вовсе уж без души, они-то уверяют себя и нас, несчастные, что счастье есть лишь краткий миг, - пожалеем их… И позавидуем этим двум мальчикам на диване…

Они целуются! Не то, что описывать, просто смотреть на них сейчас… трудно. И хорошо, что никто и не смотрит, ведь нельзя за таким подглядывать, - но… Можно. Нам с вами можно, ведь мы с вами тоже любим этих двух мальчиков, мы душой с ними, - я точно! - если вы читаете до сих пор, то и вы тоже, - так что, нам можно. С любовью если, тогда можно, - а они целуются! Целуются с любовью, с умением, - ну, Ложка понятно, - а Тиша? У него-то откуда оно, умение? От любви. Тут и учиться, оказывается, нечему! Тиша в секунду ловит замысловатый ритм этого лучшего из танцев, танца губ и языков, - и чудо! - Тиша начинает вести, сразу! - с первой секунды! А Ложка и не думает удивляется, или там сомневаться, что это у Тиши впервые, - ведь тут нет ничего удивительного, - ведь Любовь. И Ложка лишь задыхается от чувства, от чувственности, от счастья, от неожиданного и такого уместного Тишиного умения целоваться, - ведь КАК Тиша целуется! Задохнёшься тут…

Ложка шумно и прерывисто выдыхает Тише в рот, Тиша замирает, - что не так? Ложка тихонько смеётся, снова поцелуй, ещё крепче, и Тишка увлекается снова этим лучшим во всех Мирах танцем, танцем губ и языков, и Ложка счастлив, - сильнее, ещё, и они стукаются зубами, их обоих колотит, и снова, зубами, и языки не мешают, языки этих двух мальчиков не путаются, не сбиваются с ритма, - сложного, мерно-дробного, словно ритм древних барабанов-кодо, ритма, под который танцевали Боги и древние герои, - мальчиков сотрясает этот ритм боя и любви, и они стараются выдержать этот ритм, но это трудно…

- Фу-ух-х! - снова выдыхает Ложка. - Ну-у, самурай, это ты… здорово… Тебя и учить-то нечему! Я… блин, Тиша, я же чуть не кончил щас.

- Ну, и правильно, что не кончил! Рано… А как? Правда, что ли, понравилось?

- Правда, что ли, понравилось! Ваще… Но…

- Что?

- Рано, говоришь? А когда… Гриша, Тиша, а… погоди, а ты точно… точно хочешь до конца?

- Дурак зеленоглазый, конечно хочу! Ещё как, и я тоже кончу, я этого тоже ТАК хочу, вот, чувствуешь? - и Тиша прижимается к Ложке ещё сильнее, хотя уже, вроде бы и некуда сильнее, но Тиша вжимается своим тринадцатилетним стоячком в бедро Илье, и чуть сам не задыхается от того, как это по теме, вжиматься своим крепким стоячком в крепкое бедро своего Ложки… - Во-от, чувствуешь? Здорово, да? Только ты не думай, что он ещё маленький у меня! Ну, не здоровый, ясно, ведь я расту, но… - и тут Тиша губами прижимается счастливо улыбающемуся Ложке к шее, под ухо, и, шевеля губами пепельные волны Ложкиных кудрей, шепчет ему в эти волны: - Если хочешь знать… Ты должен знать, ты ведь всё, Ложка, про меня знать должен! Я уже с лета… ну, это, и могу, и умею, я… ну, как сказать, с лета уже… ну, дрочу. Это плохо, да? Да знаю я, что все дрочат! Но я-то, я же… - Тиша приподнимается на локте, смотрит в глаза, по-настоящему зелёные глаза своего Ложки, и уже не шёпотом, но всё же потихоньку, не отрывая своего взгляда от невероятных, самых любимых глаз, говорит: - Вот. Ложка, у меня летом такое было, я с один пацаном… то есть, он со мной… короче, мы так делали, в лагере это было. Часто! Как только получалось у нас с Дэном, - его Денис звали, - так мы и… На сончасе даже! Вот что хочешь думай, а мне нравилось! Что хочешь, то и думай себе, Лож-жка…

И Тишка снова прячет лицо, губы и глаза у Ложки на шее, под ухом, и Ложкина пепельная прядь щекочет Тише веки, - ка-айф, и больно, и хочется плакать, и очень-очень почему-то хочется, чтобы Ложка рассердился, чтобы наорал на Тишу сейчас, - мол, ах ты, дрянь! - и чтобы простил потом, - обязательно! - и чтобы сам потом попросил прощения неизвестно за что, - и чтобы дальше, чтобы целоваться, и чтобы до конца, и чтобы они вместе кончили, ведь они любят друг друга, - значит надо всё до конца, - а не так чтобы, поцеловались, и дрочи себе потом, в одиночку… Но Ложка только удивлённо смеётся, поворачивается к Тише боком, заваливает его тоже на бок, дует ему в зажмуренные веки, - Тиша смеётся, - и Ложка говорит: