Авраам Иехошуа - Лицом к лицу с лесом

Его визиты в глубь леса сродни первым шагам ребенка. Сперва он обходит вышку по малому кругу, точно боится потерять ее из виду. Но деревья-колдуны зовут, манят к себе. Медленно, с величайшей осторожностью идет он между холмами все дальше, дальше. Если потянет дымом, бегом обратно.

Это еще не Лес, но лишь надежда, посул. То тут, то там проглядывает в кронах солнечный шар, через волшебный витраж на идущего проецируется причудливый изменчивый узор. Здесь почти кладбищенская тишина. Лес Одиночества. Серьезные сосны стоят по струнке, как взвод новобранцев в ожидании своего командира. Ему нравится наблюдать игры теней и света. Ноги утопают в жухлой хвое. Невесомая, она беспрестанно сыплется сверху. Строгий игольчатый наряд сплетён из неразделимых нитей жизни и смерти.

И в этом храме высокой готики, где-то на самом дне, он ползет-переваливается, словно сплюснутое человеческое насекомое. Все тело ноет с непривычки. Ноги деревянные. И вдруг глаза его утыкаются в телефонный провод. От желтоватого шнура исходит неприятный запах. Вот она, долгожданная связь с внешним миром. Теперь главное — проследить его путь, отыскать, где он подсоединен. Как трогательно милы его бессмысленные изгибы между деревьями. В одном месте шалунишке позволили даже запутаться клубком.

Слышны голоса. Он пригибается, выжидает. Впереди небольшая лужайка. На груде камней сидит араб с мотыгой. Девочка, очень бойко жестикулируя, что-то быстро-быстро ему рассказывает. Шаг за шагом, насколько позволяет неуклюжая ловкость, Смотритель подкрадывается ближе. Оба мгновенно почуяли пришлого, и слова оборвались. Араб вскочил, мотыга осталась валяться у его ног. Старик явно что-то скрывает. Смотритель подходит к ним. На душе тоска. Он смущенно топчется, как бригадир, у которого на уме одни никчемные, мелочные заботы. Легкий ветерок путается в ресницах. Ей-Богу, если бы не боязнь показаться смешным, он даже спел бы им песенку. Молчат. Он растерянно улыбается, отводит взгляд и потихоньку — по возможности с достоинством — ретируется.

Они так и не проронили ни звука. Его непрошеное вторжение, из-за которого девочке пришлось прервать свой рассказ, заметно испортило ей настроение. Араб снова взялся полоть вокруг терновые кустики. Но Смотритель уже далеко, все глубже уходит он в Лесное Царство. Сколько времени он бродит там, а за каждым деревцем его ждут новые открытия. Да вот хотя бы — имена благотворителей. Это, оказывается, не просто какой-то там лес. У него есть имя, и не одно. На валунах прикреплены начищенные до блеска медные таблички. Он наклоняется, снимает очки и читает: Льюис Шварц, Чикаго; король Бурундийский и его народ. Юркие солнечные зайчики резвятся между букв. Эти надписи проникают в его сознание, как хвоинки в карманы. Что тут странного? Утомленная память старается очнуться, почерпнуть силы в этих лишенных обличья именах. Он впитывает их одно за другим, как губка, и, добравшись до вышки, может уже без запинки повторить все экспонаты собранной коллекции. Пресная улыбка трогает его губы.

Эрев-шабат. [1] Канун субботы. Вечер в пятницу.

В сердце поднимается волна грусти. Рассудок ясен как никогда. «Мы сбежим отсюда в воскресенье», — вдруг шепчет он себе и начинает мурлыкать какой-то мотив. Сперва еле слышно, но чем дальше, тем громче, смелее бросает он песню в предвечерние небеса. И поражение внимают ему смолистые сосны, и необозримая бездна вторит ему со всех сторон. По капле истекает солнце. Закатный веер редеет, распадается на тонкие ленты, и вот это уже не ленты, а звенящие струны, и певец взывает к уходящему дню, своевольно, с сиростью одиночества искажая мелодию. Не допев, бросает ее, принимается за новую, без перехода, без модуляции. В глазах дрожат слезы. Густая темень душит его; захлебываясь ею, он слышит, как голос его слабеет и гаснет в беззвучии.

Лес снова нем. Один за другим меркнут последние мазки света. Проходит минут пять, и из зарослей, точно из засады, вырастают араб и девочка, вобрав голову в плечи, спешат к дому.

Суббота проходит на удивление гладко. Он совершенно успокаивается. Развлечения ради даже начинает считать деревья. Завтра побег. Но утром автобус привозит ему зарплату — как он мог про нее забыть! Вот уж действительно приятная неожиданность. Он от всей души благодарит водителя, тот лишь посмеивается. Выходит, «и воздается нам по делам нашим» актуально не только для мира, который принято считать лучшим, но и для этого, шелестящего.