Авраам Иехошуа - Лицом к лицу с лесом

— Бензин? — Смотритель оживился.

— Скорее всего, это пустой наговор недоброжелателя. Ведь он так безобиден на вид…

— На редкость безобиден. На вид, — с готовностью подхватил Смотритель. Он обошел старикана кругом и горячо зашептал ему на ухо: — Он не из местных?

— Из местных?

— Как говорится, лишь чаще ведома одной вся тайна сих развалин…

— Развалин?

— Деревеньки.

— Деревеньки? А-а (похоже, старикан что-то вспомнил), верно, был здесь большой хутор или что-то в этом роде. Но все в прошлом.

Понятное дело, в прошлом. Что, как не прошлое, бередит нашу душу…

Примерный распорядок одного дня.

С чего ему просыпаться утром, если он не спал ночь? На ладони растет солнечный зайчик. Какое сегодня число? А черт его знает. Заключенные делают на стенах такие специальные насечки, но он-то не в тюрьме. По доброй воле пришел, по доброй воле на волю и уйдет. Можно поднять трубку и справиться насчет даты у пожарников, которые сидят где-то в своих «боевых» машинах и ждут. Хотя не стоит раньше времени пугать их.

Он спускается к крану освежить бороду прохладными брызгами и спешит обратно, боясь пропустить миг зари. Его охватывает волнение. Лес в дыму? Нет, оптика подвела. Он протирает линзы полой засаленной рубашки. К его разочарованию, картинка проясняется. Увы, за темные часы ни один саженец не подрос сколько-нибудь заметно.

Он снова идет вниз. Разламывает уже зачерствевший хлеб и быстро отправляет в рот здоровенный ломоть, попутно бегая глазами по газетному листу из-под помидоров — не ради напечатанной информации, а только для того, чтобы не разучиться читать, чтобы буквы не забыть! Он возвращается на вышку, на ходу расправляясь с преогромным помидором, вкусно причмокивает, подбирает языком сок, который кровавыми струями течет по рукам. Помидор оказался с подвохом. Большой сгнивший кусок пришлось выбросить.

Тишина. Теперь и вздремнуть не грех. Проснувшись, он долго, очень долго всматривается в кроны. Впереди очередной нескончаемый день. Ох как трудно даются эти несколько шагов к столу с книгами.

Ну, и где же мы? Сколько страниц одолели? Лучше не считать, чтоб не расстраиваться. Но он пока что спокоен. Разве количество важно? Прочитанное прекрасно усвоено, можно сказать, вдоль и поперек. Душа его поет. Скоро месяц, как он корпит над большим листом бумаги. Картинка? Не совсем — карта. Это будет карта региона. Он повесит ее на стену для красоты и в назидание тем, кто придет сюда после него. Вот так, а чтоб не случилось недоразумений с установлением авторства, мы перво-наперво поставим подпись.

Что он рисует? Деревья. Но не только их. Еще холмы, проливающееся за горизонт море. С каждым днем получается все профессиональнее. Будь у него краски, он бы и птиц нарисовал, аборигенов здешних мест. Но больше всего его интересует деревня, останки коей ныне покоятся под древесными корнями. Ведь не всегда тут царила такая, тишь. Его интерес — это чисто научная пытливость. Как старикан-то говорил? — «ученые умники…» Он почесывает бороду, грязные слипшиеся волоски остаются между пальцами. Который час? Рано еще. Он доползает до конца строчки, повествующей об отношении Папы к Императору германцев, и засыпает. И почти тотчас открывает глаза. Прикуривает некрепкую сигарету и бросает горящую спичку на Лес, но она тухнет на лету. Кидает окурок в дерево, он тлеет на камушке и там, отверженный, угасает.

Он принимается беспокойно кружить по комнате. Который час? Да рано, рано.

Тогда он отправляется на поиски араба — пожелать ему доброго утречка. Пусть убедится, что он бдителен, пусть и не надеется застать его врасплох и зарезать во сне. С тех пор как Смотритель прошептал немому название деревни, тот стал подозрительным, точно затаился, ушел в себя. Он бодро шагает по сосняку. За долгие летние месяцы его походка как будто полегчала, обрела упругость. Своим бесшумным появлением он обоих приводит в замешательство.

— Привет, — говорит он на иврите.

Они отвечают ему одновременно. Девчушка — звонким чистеньким голоском, араб — хриплым мычанием. Он усмехается себе под нос и, как и положено занятому человеку, стремительно следует дальше. Среди поваленных деревьев виднеются тесаные плиты, истаявшая тень некогда обитаемых домов, а ныне — руины. Каждый день он наведывается сюда, переворачивает камни, выискивая людей… их следы.

Словно сброшенные с пьедестала два изваяния, слились в объятиях — он и она. Бедненькие, мир рухнул, когда над ними молча нависла его бородатая физиономия. Сделай обаятельную улыбку и мотай отсюда. Дело житейское — гуляли, гуляли по городу и… зашли слишком далеко.