Катя Пицык - Город не принимает

– Откуда ты, Большой Змей? С Лиговки? – спросил Олег, смягчившись.

– Из Москвы, – ответил индеец.

– Приехал в Эрмитаж?

Олег выпустил дым индейцу в лицо. Тот равнодушно снес унижение и спокойно сказал:

– Мне захотелось отметить Новый год в Петербурге. Девушка на Московском вокзале попросила донести ее больного ребенка до остановки. Ребенок забрал себе мой бумажник. И вот я здесь.

Он улыбнулся. Белые, стальной ладности, плотно пригнанные крупные зубы блеснули в тумане.

– Ты музыкант? – спросил Олег, протягивая ему сигарету.

– Нет, я печник.

– Ну и где собираешься печь? До Нового года осталось восемь часов.

– Не знаю. Пойду на Невский, посмотрю фейерверк.

Я невольно окинула взглядом его длинный негнущийся плащ.

– Вы собираетесь провести ночь на улице? – спросил Юра.

Он пожал плечами:

– А что? Человеку не так много нужно. Звездное небо, сигарета, – произнося эти слова, индеец бережно прятал нашу сигарету во внутренний карман.

– Боже… Вы заболеете. Ночью будет под минус двадцать.

– Тогда, может, вы подскажете место, где тут можно встретить Новый год?

– Лучшего места, чем с нами, ты не найдешь, – сказал Олег.

Расплатившись, мы нагрузили индейца пакетами и двинулись в Озерки.

Троллейбус шел битком. Разные по конфигурации пассажиры, будучи в плотной пригонке, вминались друг в друга, взаимно преображая плоть. Сумки застревали в стороне, между чужими телами, связывая и без того литую толпу какой-то дополнительной внутренней тягой. Несмотря на это, на второй от метро остановке в троллейбус втиснулось еще прилично людей – в основном пожилые дамы с покупками. Индеец, во всю дорогу до Озерков не проронивший ни слова, вдруг спросил:

– Кто эти старухи?

Дышалось трудно. Полы пальто засосало в прощелины человеческого фарша. Но я все-таки отозвалась:

– Как это кто? Ветераны войны, труда… коренные жительницы.

Троллейбус остановился. Несколько человек вышли. Но партия готовящихся войти казалась большей по размеру. Опять пожилые женщины, затрудненные винтажными авоськами. Они карабкались в салон, как козы в крутую гору. Казалось, тугая внутренняя среда непроницаема. Но стоило какому-то сильному человеку надавить на бабушек сзади, и вся группа врубилась внутрь. Двери закрылись. Троллейбус тронулся. Я очень осторожно пыталась вывернуться в естественное положение относительно оси позвоночника. Хотелось хотя бы чуть-чуть высвободить легкие от стеснения ребер. Было даже немного страшно. Троллейбус остановился. Монолитная начинка его на мгновение накренилась. Двери открылись, и раздался вопль:

– Блядь! – крик поразил. Все мои внутренности опрокинулись вниз, к тому же кричал не кто-нибудь, а наш индеец. – Еще одна блокадница, и нам пиздец!

До самого дома Регины мы делали вид, что не знаем этого человека. Только на лестнице мы позволили себе отсмеяться до изнеможения.

– Ну ты баран, – сказал Олег, хлопая индейца по плечу. – У вас в Москве все такие?

В новогоднем шарике отражалась молекула спального микрорайона, подожженная электрическим светом. Праздник разгорался на славу. Но около двух ночи Регина вошла в кухню с озабоченным видом. Прикрыла за собой дверь. И шепотом сообщила о пропаже кольца. Золотого. Подарок родителей на шестнадцатилетие. Девочки стали искать, заглядывать под столы и стулья, перешептываться. Посвященные в драму закрывались в ванной, совещались приватно. Протрезвевшие ледяные лица замелькали по квартире.

– Чё за терки у вас? – спросила девочек Шилоткач, откладывая гитару. – Случилось чё?

– Все нормально, – ответили ей скорбно.

В какой-то момент индеец встал из-за стола и прошел в коридор. Увидев, что он ищет в завалах шуб свой дубовый плащ, я выбежала следом:

– Куда вы?

– Пойду посмотреть город, – ответил он, тепло улыбаясь. – А то не знаю, когда еще доведется здесь побывать. Хочется увидеть бессмертную архитектуру, город-музей, Растрелли.

– Так здесь же нет Растрелли, вы в Озерках, это метро… далеко от центра, пешком не дойдете… там мороз.

– Ничего.

Он поклонился и шагнул за порог.

– Куда москвич свалил? – спросил Юра.

– Он понял, что его подозревают в краже кольца. И ушел.

– Кольца?! Какого кольца?! Блин, два ночи… О чем думают, блин, люди… Он что, совсем свалил? В смысле вообще?

Юра бросился на лестничную клетку. Лифт не шел. В подъезде происходило брожение. Соседи пели. Кто-то долго загружался в лифт площадкой выше. Двери съезжались и разъезжались вхолостую. Где-то разбилась бутылка. В пролет потекло шампанское. Даже в намертво разорванной струе продолжали агонизировать газы. Слышался женский плач. Пахло печеной бараниной.